как+и+в+случае

Nós primí Senonúm motús Cimbrúmque ruéntem

Vídimus ét Martém Libyáe cursúmque furóris

Téutonicí; quotiéns Romám fortúna lacéssit,

Hác iter ést bellís.

"Мы первые увидели движение сенонов, и устремляющегося кимвра и ливийскую рать, и натиск тевтонской ярости: всякий раз, когда судьба приносит Риму тревогу, дорога войн проходит здесь".

- Эти слова говорят у Лукана жители города Аримина, видя у своих стен войско Цезаря, перешедшего через Рубикон, чтобы идти на Рим.

общее, всеобщее, универсалии. Проблема универсалий возникла в античной философии. Обсуждение ее продолжилось в раннехристианской мысли, для которой она имела основополагающее значение в связи с идеей творения мира по Слову. Будучи всеобщим, Слово двуосмыслило идею универсалий: как общего для человека и как общего для Бога, имея онтологическое значение. Сначала неоплатоник Порфирий, проанализировал точку зрения Аристотеля, во «Введении» к его «Категориям» сформулировал эту проблему: «Существуют ли они самостоятельно или же находятся в одних только мыслях, и если они существуют, то тела ли это или бестелесные вещи, и обладают ли они отдельным бытием или же существуют в чувственных предметах и опираясь на них» (Порфирий. Введение к «Категориям» //Аристотель. Категории. М., 1939. С. 53). Позднее ее анализ стал развиваться в трех направлениях, которые в конце Средневековья получили названия реализма (общее до вещей, ante res), концептуализма (общее в вещах, in rebus) и номинализма (общее после вещей, post res) и которые по сути представляли разные аналитические задачи. Если реалистическое направление в основном исследовало проблему самостоятельного существования универсалий в Божественной мысли, которая вместе есть Бытие, Истина и Слово, то концептуализм исследовал проблему связи двух сущих, благодаря которой осуществлялось причащение земного мира горнему, обнаруживались степени присущности существования бытию. Номинализм, представлявший общее имя результатом человеческой договоренности, появился как предтеча дисциплинарного разделения теологии, философии и науки и в самостоятельное направление сложился к XIV в. с появлением идеи однозначного бытия. Универсалии, по Августину, есть Закон и Слово Божие, открытые людям в ходе истории. Общее - это повтор и тождество смыслов и значений сказанного, свидетельствующих о воздействии одного и того же духа. На этом основании для него перевод Септуагинты является более предпочтительным, чем перевод Библии одним Иеронимом, потому что сказанное многими есть свидетельство того, что «как бы едиными устами проявился тот же самый единый Дух» (Августин. О Граде Божием. 1994., Т. 4. С. 72). В основании знания лежит личный, непосредственный опыт, согласованный с тем общим, что его связывает с опытом других. Связь обеспечивается Писанием - произведением универсально-личностным, несущем в себе возможности верификатора, связанного с живым субъектом и истребующего отклика. Боэций в решении этой проблемы занял концептуалистскую позицию: родовые сущности, или субстанции, являясь именами, существуют в конкретной вещи, хотя мыслятся помимо тел. Универсалия целиком и полностью находится в ней, что подчеркивает ее внутреннее происхождение. Единичное при такой тесной связи с субстанцией предстает как субъект-субстанция (см. SUBSTANTIA SUBIECTA). Имя субстанции в таком случае двуосмысливается: оно не просто прилагается к вещам, имеющим разные определения, а прилагается к вещи, внутри самой себя двуосмысленной, ее имя может быть и ее собственным именем, и именем субстанции, что Боэций назвал эквивокацией (см. AEQUIVOCATIO). В делении рода на наивысший (то, больше чего нет) и подчиненный (вид) Боэций обнаружил эквивокативность самих понятий, которые представляют степени общности и традиционно связаны с теорией определений. Однако, по Боэцию, определению подлежат индивиды и подчиненные роды (виды), поскольку определение возможно на основании рода. Наивысшие роды могут быть только описаны через собственные признаки, способствующие пониманию, но не являющиеся понятиями. Общим для наивысших родов оказывается имя бытия: «О каждом из них можно сказать, что он есть. Ведь субстанция есть, и качество есть, и количество есть, и то же самое говорится обо всех остальных. Глагол „есть" говорится обо всех одинаково, но при этом им всем присуща не какая-то одинаковая субстанция или природа, но только имя» (Боэций. Комментарий к Порфирию // Боэций. Утешение философией. С. 11-12). Поскольку же наивысший род целиком и полностью входит в единичную вещь, в итоге создаются логические основания для ее неопределенности; определения этой вещи через подчиненные роды охватывают ее не полностью, но выражают направленность логического внимания на ее некие статусы. Универсальными оказываются только имена. Представлением эквивокативности имени как универсалии задается не эманационная, а креативная модель мира. Имя есть связь двух миров: Божественного и человеческого. «Божественная душа», которая понимает недоступное чувствам, дает имена «рассуждениям разума, тем самым делая его понятным» (там же. С. 6). Роль универсального транслятора имен, обеспечивающего не только связи между вещами и способами их интеллектуального выражения, но и возможности смысловых преобразований осуществляют акцидентальные признаки.

Конец XI в. знаменуется «спором об универсалиях». Предметом обсуждения были идеи сходства и тождества вещей (сведение их в одно, собирание, collectio) и их отличие, возможности их универсальной выраженности. Номиналистические идеи Росцелина, касающиеся отношений единства и троичности Бога, были направлены на выработку доказательной точности. Росцелин поставил проблему возможности конвенционального существования универсалий. Эта проблема выражена в виде вопросов: 1) если в реальном бытии Бога нет никакой различенности, то его понимание как Троицы не есть ли дело конечных людей, и потому приложение к Нему универсальных имен конвенционально? 2) если речь идет о реальном, а не словесном различении Божественных Персон, то нельзя ли допустить троичность субстанций? 3) если трех лиц не может быть там, где нет трех вещей, а трех вещей нет там, где нет множества, то возможна ли троичность там, где нет множества? 4) можно ли утверждать, что Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой тождественны, если у не имеющих множества Лиц не может быть даже подобия? Ведь подобие предполагает несходство, а сходство предполагает наличие разных вещей; 5) тождественны ли выражения «троичный Бог» («троичная субстанция») и «три Бога» («три субстанции»), «три речи» и «тройная речь», если учитывать, что выражение «двойной удар» означает два удара? 6) почему имя «Бог» - единичное имя, а не универсалия, если существует множество различенных субъектов, им предицируемых: Отец есть Бог, Сын есть Бог, Святой Дух есть Бог? (См.: Петр Абеляр. Теология Высшего блага // Петр Абеляр. Тео-логические трактаты. С. 174-177).

Ансельм Кентерберийский выводил универсалии из души и высказывающей речи. Он фиксирует логическое внимание на укорененности любого обозначения вещи в Божественном уме. У Ансельма всякая субстанция понимается как универсалия, однако если номиналисты рассматривали субстанциальное имя как однозначное, то у Ансельма и имя субстанции, и понятие существования эквивокативно: субстанция - это и род в родо-видовых отношениях, существующая в единичных вещах (телах), и Божественная сущность, понятая как «вечный, недвижный, неизменный, простой, неделимый Дух» (Ансельм Кентерберийский. Монологион // Ансельм Кентерберийский. Соч. С. 77). Ансельм полагает, что единство двух субстанций осуществляется актом интеллектуального «схватывания», или конципирования, которое выражено в высказывании и благодаря которому обнаруживается истина, которая определяется как «правильность, воспринимаемая одним лишь сознанием» (Ансельм Кентерберийский. Об истине // Там же. С. 186). Любая вещь существует потому, что было высказано, что она существует (там же. С. 169). Истина, или правильность, одна, неизменна и не зависит от обозначения (см. SIGNIFICATIO). Она не исчезает при исчезновении обозначения. Напротив, только в соответствии с нею требуется обозначение того, что должно быть обозначено, а поскольку истина и слово суть одно, то и сама истина требует обозначения того, что должно быть обозначено. Обозначение требуется для перевода единого универсального в разнообразное. Следовательно, по Ансельму, не потому существует много правильных обозначений и соответственно много единичных правильностей, что есть много вещей, а напротив: вещи существуют правильно в том случае, когда они существуют согласно должному, что свидетельствует о том, что у них одна правильность, или истина. Сами вещи и их обозначения существуют благодаря ей, которая существует не в вещах (позиция концептуализма) и не из них (позиция номинализма), а сама по себе до и вне вещей. В основе концепции Петра Абеляра лежит идея концепта (см.: CONCEPTUS), связанного с анализом речевого высказывания, что предполагало разделение словесности на язык и речь. Опора на речь позволила определить позицию Абеляра как сермонизм, или диктизм. Универсалии, по Абеляру, - не вещь и не имя вещи. Это их всеобщая, звуком выраженная связь. Способом, позволяющим осуществить такую связь, является возможность 1) превращения общего в вещь и 2) обнаружения его как вещи и не-вещи. Логически эту возможность предоставляет глагол «есть», предоставляющий несколько форм связи: 1) действие, отсылающее к предикации вещи, 2) отождествление («есть» это то). Вещь при этом исчезает, но исчезает и различие между субъектом и предикатом; 3) происхождение («есть» означает эманацию свойства). Само происхождение предстает как перенесение качеств субъекта на вещь и как правильное «схватывание» вещи словом, где значит каждый звук, выражающий вещь. Поэтому наивысший смысл концепта есть извещение (enuntiatio), т. е. изречение как схваченность смысла в определенный (здесь и сейчас) момент времени. Слово, таким образом, имеет статус осмысленной речи. Речь связана со смыслами, не выраженными вербально, но подразумеваемыми в уме и естественно возвращающими к первообразам, которые обогащены этими смыслами.

В XIII в. своеобразный концептуалистский синтез идей относительно универсалий осуществил Фома Аквинский. В XIV в. Проблему универсалий в концептуалистском духе решал Дуне Скот, который понимал под универсалиями реальность связей. Оккам выдвинул три основания, согласно которым универсалии не являются особыми реальными субстанциями, существующими вне человеческой души, они только образ и знак вещей. Знаки называются терминами (см. TERMINUS).

aeon - вечность; непрерывная длительность, неизменная в своей природе, имеющая начало, но не имеющая конца (Simplicius, Phys. IY, 154). Согласно Фоме (Quaest. Quodl. Y, q. 4, a.7 concl.): "Вечность (aeon) есть не что иное как причастие к божественной вечности, так что субстанциальная вечность является атрибутом самого Бога, но aeon означает причастие к вечности, духовным надвременным сущностям". Aeon есть посредник между временем и вечностью (eternity). Фома указывает (Sum. Theol. 1, q. 10, a. 5 concl.): "Так как вечность (eternity) есть мера непрерывного бытия, в том смысле, что все исходит из неизменного бытия, а следовательно из вечности, то конкретные вещи исходят из неизменности бытия таким образом, что их бытие является субъектом изменения и состоит из изменения, и вещи этого сорта измеряются временем, как например, движение и подобие составляют бытие всех изменяющихся вещей. С другой стороны, конкретные вещи менее исходят из неизменности бытия, так как этому бытию не присуще ни изменение, ни оно само не является субъектом изменения. Тем не менее, сами вещи ограничены в изменении как актуально, так и потенциально. Это особенно ясно в случае с божественными телами, чье субстанциальное бытие неизменно; хотя наряду с неизменным бытием они имеют способность изменяться в зависимости от места. Особенно это ясно в случае с ангелами, потому что они имеют вечное бытие наряду с изменчивостью в зависимости от предопределения, насколько это свойственно их природе и в согласии с их интеллектом, включенностью и местом в ангельской иерархии. Следовательно, вещи подобного рода имеют критерием или мерой вечность (aeon), которая является посредником между божественной вечностью (eternity) и временем. Бытие, измеряемое вечностью, как не является изменчивым, так и не имеет отношение к изменчивости. Так время бывает предшествующим и последующим: вечность не содержит в себе предшествования и последования, они объединены в нем; божественная вечность не имеет предшествования и последования и несовместима с вними."

вечность, эра, зон; непрерывная длительность, неизменная в своей природе, имеющая начало, но не имеющая конца. Согласно Фоме: «Зон есть не что иное, как причастие к Божественной вечности, потому что субстанциальная вечность является атрибутом самого Бога, но aeon означает причастие к вечности, духовным надвременным сущностям» (Thomas Aquinas. Quaest. Quodl. V, q. 4, a. 7 concl.). Зон есть посредник между временем и вечностью (aeternitas). Фома пишет: «Так как вечность есть мера непрерывного бытия в том смысле, что все исходит из неизменного бытия, а следовательно, из вечности, то конкретные вещи исходят из неизменности бытия таким образом, что их бытие является субъектом изменения и состоит из изменения, и вещи этого рода измеряются временем, как, например, движение и подобие составляют бытие всех изменяющихся вещей. С другой стороны, конкретные вещи менее исходят из неизменности бытия, так как этому бытию не присуще изменение и оно само не является субъектом изменения. Тем не менее сами вещи ограничены в изменении как актуально, так и потенциально. Это особенно ясно в случае с божественными телами, чье субстанциальное бытие неизменно; хотя наряду с неизменным бытием они имеют способность изменяться в зависимости от места. Особенно это ясно в случае с ангелами, потому что они имеют вечное бытие наряду с изменчивостью в зависимости от предопределения, насколько это свойственно их природе и в согласии с их интеллектом, включенностью и местом в ангельской иерархии. Следовательно, вещи подобного рода имеют критерием или мерой [иную] вечность (aeon), которая является посредником между божественной вечностью и временем» (Thomas Aquinas. Sum. Theol. I, q. 10, a. 5 concl.).

омонимичное, одноименное, равнозначное, двуосмысленное или двусмысленное (два в одном), эквивокативное, эквивокальное. Боэций этим термином перевел аристотелевский термин «омонимичное» (одно для двух). Так, по Аристотелю, одноименными, называются вещи, «у которых только имя общее, а соответствующая этому имени речь о сущности разная, как, например, dzoon означает и человека и изображение... если указывать, что значит для каждого из них быть dzoon, то [в том и другом случае] будет указано особое понятие (logos)» (Аристотель. Категории. 1а 1-5). Боэций, переводя это выражение Аристотеля, пишет, что у такого рода вещей «только имя общее, а соответствующий этому имени смысл субстанции различный», разъясняя, что, на его взгляд, «любая вещь представляется или с помощью определения, или с помощью имени» (Боэций. Комментарии к «Категориям» Аристотеля //Боэций. Утешение философией. С. 123). Боэций, однако, выявляет не только дополнительные по сравнению с Аристотелем связи вещей с именем (к эквивокальной и унивокальной он добавляет мультивокальную и диверсивокальную), но и разные исследовательские позиции относительно эквивокативности. Так, он полагает, что эквивокативностью может обладать не разные вещи, но одна и та же, если ей дать определения, с одной стороны, от ее имени, а с другой - от общего имени. Определение «человек - это разумное смертное животное» дано «сообразно имени человека», а определение человека как одушевленной чувствующей субстанции дано от общего имени животного. Об одном и том же - человеке - мы получим разные определения, выражающие разные смыслы его субстанции. То, что Боэций здесь говорит о разных смыслах одного и того же, подчеркивается фразой: «То же и с теми именами, которые сказываются о двух вещах как общие» (там же. С. 124). Эквивокативность присуща не только именам, но и глаголам (глагол complector может быть понят в активном и пассивном значениях: «я понимаю» и «меня понимают»), предлогам, союзам, иносказаниям. Петр Абеляр все предикаменты, в данном случае - первые импозиции вещей, называет эквивокативными не потому, что они имеют множественный смысл (им обладает вещь, наделенная именем), а потому, что они не выражают смысла субстанции. «„Белое" и что-либо случайно заимствованное двусмысленно не потому, что имеет множественный смысл, но потому, что не имеет смысла субстанции» (Петр Абеляр. Глоссы к «Категориям» Аристотеля. Т. 1 С. 410 наст. изд.). Собственно «двусмысленными называются те вещи, которые имеют одно и то же имя в соответствии с их общей материей» и «не имеет одного и того же смысла субстанции, как это представлено, в соответствии с конкретным именем» (там же. С. 12,11). Ср. AMBIGUUM, DIVERSIVOCUM, IMPOSITIO, MULTIVOCUM, UNIVOCUM.

opposition, contradictory - противоположность, противоречие; состоит из утверждения и отрицания одной и той же вещи; Аристотель говорит (An. Pri. I, c. 5, 27a29-30): "Под противолежащей я понимаю, что если общая посылка отрицательная, то частная утвердительная; если же общая утвердительная, то частная отрицательная". Это свойственно контрадикторной противоположностью. Аристотель отмечает (An. Pri. II, c. 8, 59b9-11): "Под противолежащими друг другу [по противоречию] я подразумеваю "быть присущим всем" и "быть присущим не всем", а также "быть присущим некоторым" и "не быть присущим ни одному"; под противоположными друг другу - "быть присущим всем" и "не быть присущим ни одному", а также "быть присущим некоторым" и "не быть присущим некоторым". В более широком смысле различаются четыре вида противоположности (см. Аристетель, Met. Y, c. 10, 1018a20-1018b19): контрадикция (противопоставление бытия его отрицанию, как белое и не-белое); обладание и лишенность (наиболее различающиеся между собой свойства, наличие которых возможно в одном и том же носителе, как зрение и слепота); контрарность (абсолютное противопоставление двух вещей, как сладкое и горькое); относительность (противопоставление двух существо, имеющих отношение друг к другу, как отец и сын). Две крайние точки, от которых идет развитие и разложение - это противоположности. Аристотель устанавливает отношения между видами противоположностей (Met. X, c. 4, 1055b1-29): "Если же виды противолежания - это противоречие, лишенность, противоположность и отношение, а первое из них - противоречие и у противоречия нет ничего промежуточного, тогда как у противоположностей оно возможно, то ясно, что противоречие и противоположность не одно и то же. Что же касается лишенности, то она есть некоторого рода противоречие: ведь обозначают как лишенное то, что чего-то лишено либо вообще, либо в некотором отношении, или то, что вообще не в состоянии обладать чем-то, или то, что, будучи по природе способным иметь его, его не имеет (мы говорим здесь о лишенности уже в различных значениях, как это разобрано у нас в другом месте); так что лишенность - это некоторого рода противоречие, иначе говоря, неспособность, точно определенная или взятая вместе с ее носителем. Поэтому у противоречия нет ничего промежуточного, но у лишенности в каких-то случаях оно бывает: все или есть равное, или не есть равное, но не все есть или равное, или неравное, разве только то, что может быть носителем равенства. Так вот, если разного рода возникновение для материи происходит из противоположного и исходным служит либо форма и обладание формой, либо некоторая лишенность формы, или образа, то ясно, что всякое противоположение есть некоторого рода лишенность, но вряд ли всякая лишенность есть противоположение (и это потому, что вещь, лишенная чего-то, может быть лишена его не одинаковым образом): ведь противоположно [только] то, от чего изменения исходят как от крайнего. А это очевидно также из наведения. В самом деле, каждое противоположение содержит лишенность одной из противоположностей, но не во всех случаях одинаково: неравенство есть лишенность равенства, несходство - лишенность сходства, а порок - лишенность добродетели. И различие здесь бывает такое, как об этом было сказано раньше: в одном случае имеется лишенность, когда нечто вообще лишено чего-то, в другом - когда оно лишено его или в определенное время, или в определенной части (например, в таком-то возрасте, или в главной части), или повсюду. Поэтому в одних случаях бывает нечто промежуточное (и человек, например, может быть не хорошим и не плохим), а в других - нет (необходимо же числу быть либо нечетным, либо четным). Кроме того, одни противоположности имеют определенный носитель, а другие нет. Таким образом, очевидно, что всегда одна из противоположностей подразумевает лишенность [другой]; но достаточно, если это верно для первичных противоположностей и их родов, например для единого и многого: ведь все другие противоположности сводятся к ним".

continuum - континуум; по Аристотелю, континуум есть род утверждения, разновидность согласованности. Согласованность определяется как то, что выражается в непрерывном контакте. Континуум есть вид согласованности, так оба эти термина являются одним и тем же, а не двумя разными терминами, их названия означают, что они взаимосвязаны; такого не может быть в случае с двумя разными терминами. Комментируя этот отрывок Аристотеля, Фома Аквинский пояснял (In lib.Y Phys.lect.5): "Это провозглашение того, чем является континуум; Аристотель подчеркивает, что континуум - это вид утверждения. Поскольку когда концы двух соприкасающихся вещей становятся одним и тем же, тогда утверждают, что это и есть континуум. "Континуум" происходит от слова "содержащий" (continendum). Следовательно, когда много частей содержится в одном, то они содержатся все вместе и в одно и тоже время, то это и есть континуум. Но континуума не может быть там, где есть два конечных термина, но только там, где присутствует один. Из этого следует, что континуальность присутствует в тех вещах, где есть единство взаимодействия. Поскольку любое целое есть одно, и оно протяженно в себе самом, то один континуум состоит из многих: из примкнувших к нему, из пребывающих в нем, из исходящих из него, так что один конец оказывается сотворенным из двух, подобно тому как одно рождается от другого, как фрукт рождается на дереве и таким образом содержит в себе его продолжение. Следовательно, континуум содержит в себе тождественные термины и единственное движение, которое не может быть иным, нежели тем, как длящеесяжвижение по окружности или порождающее линию движения точки; оно бесконечно делимо. Следовательно, (In lib.111 Phys. lect.1): "Континуум есть то, что делимо в своей бесконечности. Континуум называют многообразным, так как существует и другое определение континуума, данное в "Категориях" Аристотелем (с.6, 5а1 ff): " континуум - это то, чьи части соединены с одним общим началом". Эти два определение различаются тем, что континуум, являющийся конкретным единством должен быть определен своими частями. Сами же части соотносятся с целым двумя способами: во-первых, с точки зрения композиции, как составление целого из частей, и с точки зрения анализа как разложение целого на части. Последнее определение континуума сделано с точки зрения анализа, в "Категориях" предпринята попытка дать определение с точки зрения композиции. "Определение континуума как соединение частей в общем термине - представляет собой формальное определение, поскольку единством континуума является его форма. Определение с точки зрения разложения на части, пусть даже невидимые глазом, является материальным определением. По Альберту Великому, континуум воспринимается лишь воображением.

space - пространство; Средние века перемешали платоновские понятия в аристотелевской дискуссии о пространстве. Фома предлагает основания для отхода от чистого аристотелизма (который в большей степени ответственен за дискуссии, приведшие к смешению доктрин пространства и времени в 17-19 веках). Повторяя аристотелевский тезис (Phys. IY, c.2, 209b 16-17) о том, что в то время как многие утверждали, что место есть нечто, но только один Платон попытался определить - что есть место (In lib. IY Phys. lect. 3): "Древние полагали, что место - это пространство, находящееся в пределах, занимаемых вещью, имеющее длину, ширину, толщину; но это пространство не таково, как у тел чувственно воспринимаемых вещей, поскольку это пространство остается одним и тем же даже тогда, когда разнообразные вещи удаляются или сочетаются друг с другом. Из всего этого следует, что место является отдельным измерением. И Платон хочет доказать, отправляясь от этого, используя силлогизм, что место есть материя. Он рассуждает следующим образом, поскольку кажется, что место является протяженной величиной пространства, отделенной от любого чувственного тела, то создается впечатление, что место это материя. Поскольку сама протяженность и ее измерение - это разные вещи, так как измерение означает нечто определенное некоторым видом, так линия определяется точками, поверхность - линиями, а тело - поверхностями, которые являются видами величины; но измерение пространства определяется формой, так тело определяется плоскостью или поверхностью, как определенным пределом. Однако, это нечто, ограниченное пределами, кажется неопределенным в себе самом. Но то, что не определено в себе, определено формой и пределом, это есть материя, имеющая природу неопределенности; откуда следует, что эти величины не определены сами собой, а определены чем-то другим, и есть материя. Это ясно следует из фундаментальных принципов Платона, который утверждал, что числа и количества являются субстанциями вещей. Следовательно, поскольку пространство есть измерение, а последнее есть материя, то Платон утверждал в "Тимее" что место и материя является одним и тем же; так как говорят, что воспринимающее другое есть место, не разделяя восприятие места и материи, поскольку материя есть восприятие формы, отсюда следует, что материя есть место". Далее Фома приводит аристотелевское опровержение этого положения; аристотелевская точка зрения состоит в том, что место есть вместилище или сосуд; сосуд следовательно есть место, которое можно передвигать, отсюда можно сделать вывод о том, что сосуд есть переносимое место, или место есть не передвигающийся сосуд (Аристотель - Phys. IY, c. 2, 209b 28-30). Платоновская точка зрения легла в основу доктрины о том, что место есть интервал, пространство или протяженность, занимаемое вещью (а не предел, занимаемый телом или сосудом), следовательно, место остается местом даже тогда, когда тела нет в нем; введение в доктрину вакуума (пустоты) здесь является неуместным (для Аристотеля нет места без тела, занимающего его, поскольку в противном случае не существует ограниченного равного и отдельного предела, следовательно, пустота невозможна и непостижима). Наконец, все тела существуют в реальном пространстве, и само пространство становится беспредельным и неопределенным (в том время, как по Аристотелю, каждое тело в универсуме занимает тело, но сам универсум - это не место, поскольку он не имеет конкретного предела, и следовательно, сам универсум является пределом). Сравн. LOCUS.

провидение, предвидение; целесообразное действие Бога, направленное к высшему благу творения в целом и человека в частности. Боэций полагает, что «божественный разум содержит образ многообразия сущего, подлежащего управлению. Этот образ, когда рассматривается в чистом виде в самом божественном разуме, называется Провидением... Провидение есть сам Божественный разум, стоящий во главе всех вещей и располагающий все вещи... Провидение объемлет в равной степени все, как отдельное, так и бесконечное... Провидение есть простой и неизменный образ всего того, что предопределено к воплощению» (Боэций. Утешение философией. С. 265-266). Идея Провидения не исключает свободы воли, ибо смысл Провидения не в том, чтобы сообщать вещам необходимость, при которой исключается возможность случая, а чтобы быть знаком необходимости их осуществления в будущем. Знак необходимости не есть сама необходимость. Сущность знака - обозначать скрытое, но не творить сущности означаемого. Следовательно, то, что случится в будущем, не является необходимым до того момента, как это случится. Если же это не обретет существования, то оно не содержит необходимости появления в будущем (см. там же. С. 281). Потому «то, что должно произойти, осуществляется не оттого, что Провидение определило его к бытию в будущем, но скорее наоборот, то, что будет иметь место в будущем, не может быть скрыто от божественного Провидения» (там же. С. 277). Размышляя о применении термина «провидение» по отношению к любому мастеру-ремесленнику, Петр Абеляр задается вопросом, не является ли само это понятие пустым, пока форма будущего произведения находится в уме, хотя самой вещи еще нет. Отрицательный ответ на вопрос он аргументирует тем, что в противном случае пустым можно назвать и божественное Провидение, «которым Бог обладал прежде создания своих произведений». Мысль пуста, если она не воплощена. Провидение же пустым быть не может, поскольку результат мысли имеется в наличии. Оно «разом схватывает то, что еще не существует материально, но так, как если бы оно существовало, что естественно для всякого предвидения... Провидец не ошибается, ибо о том, что он мыслит как бы уже существующим, он не думает, что оно в том же виде и существует, но полагает его как бы присутствующим в том виде, в каком он его мыслит в будущем». Провидение - это схватывание будущей вещи в квазинастоящем (Петр Абеляр. Логика «для начинающих» // Петр Абеляр. Тео-логические трактаты. С. 88-89). См. PRAEDESTINATIO.

термин. Августин, отличая слова изреченные от пребывающих в уме (De Trinitate XV), считал, что эти мысленные термины не принадлежат ни одному языку, поскольку, оставаясь в уме, они не могут быть выражены внешне, хотя звуки внешне произносятся, поскольку внешне представляют собою знаки, подчиненные этим понятиям. Боэций в Комментарии к трактату Аристотеля «Об истолковании» делит речь, а в соответствии с нею и термины на написанные, произнесенные и мысленные. Написанный термин есть часть суждения, его можно увидеть телесными очами. Произнесенный термин - это часть суждения, произнесенного устами, по своей природе он таков, что его можно услышать телесными ушами. Мысленный термин - это интенция, или впечатление души, естественно обозначающее нечто или причастное к обозначению. По природе этот термин составляет часть мысленного суждения и замещает то, что им обозначается. Отличая свое понимание термина от аристотелевского, У. Оккам, чью философскую позицию называют терминизмом, пишет: «Все, кто занимается логикой, пытаются внушить, что доказательства составляются из суждений, а суждения из терминов. Отсюда следует, что термин не что иное, как связываемая часть суждения... Но хотя любой термин есть или может быть частью суждения, не все термины имеют одну и ту же природу... Я утверждаю, что слова суть знаки, подчиненные понятиям или интенциям души, не потому, что, если слово „знак" взять в собственном смысле, то сами слова обозначают понятия души, а потому, что слова предназначены для того, чтобы обозначать то же самое, что обозначают понятия ума. Так, что сначала по природе понятие обозначает что-то, а затем слово обозначает то же самое, поскольку слово по установлению обозначает то, что обозначено понятием ума. И если это понятие изменит свое значение, то тем самым и слово без всякого нового соглашения изменит свое значение... Однако между тремя видами терминов (имеется в виду Боэциево деление. - С. Я.) можно обнаружить и некоторые различия. Одно различие: то, что понятие или впечатление души обозначает, оно обозначает по природе, а термин, произнесенный или написанный, обозначает нечто лишь по установлению. Из этого вытекает и другое различие, а именно: произнесенный или написанный термин может по желанию изменять свое значение, мысленный же термин не изменяет своего значения ни по чьему желанию... Имя „термин" понимают трояко. Во-первых, термином называют все то, что может быть связкой или крайним членом категорического суждения, а именно субъектом или предикатом, или определением крайнего члена или глагола. В этом смысле термином может быть даже суждение, как и часть его. Ведь правильно сказать: „«Человек - живое существо» есть правильное суждение", в котором все суждение «человек - живое существо» есть субъект, а „правильное суждение" - предикат. В другом смысле это имя „термин" можно понимать как то, что противоположно предложению. В этом случае все несоставное называют термином. В-третьих, под термином в прямом смысле слова понимают то, что, взятое для обозначения, может быть субъектом или предикатом суждения. И в этом смысле ни глагол, ни союз, ни наречие, ни предлог, ни междометие не есть термин... Термином в этом смысле может быть не только несоставное, но и сложенное из двух несоставных частей, то есть из прилагательного и существительного, из причастия и наречия или из предлога с падежом, которого он требует, подобно тому как оно может быть субъектом или предикатом суждения... Термином может быть не только слово в именительном падеже, но и в косвенном падеже, так как оно может быть и субъектом, и предикатом суждения» (Антология мировой философии. Т. 1. Ч. 2. С. 900-902).

ignorance - невежество, неведение, незнание; по Фоме Аквинскому различие должно быть проведено между двумя видами незнания (In lib. I An. Post. lect. 26): "Незнание как отрицание - когда человек абсолютно ничего не знает о вещи. Такое незнание является недостижимым, как подчеркивает Философ в IX книге" Метафизики". Как это видно в случае с невеждой, который ничего не знал о треугольнике, даже то, что в нем три угла равны двум прямым углам. Незнание как предрасположенность имеет место, когда некто имеет расположение к знанию, но испорченное, а именно, когда он фальшиво утверждает, что некто бежит, когда это ошибочно, или когда он утверждает, что нечто есть, когда его нет, или когда то, чего нет, на самом деле есть. И это незнание есть то же самое что ошибка. Первое незнание не может быть выражено в форме силлогизма, а второе - может". Сравн.ERROR.