перевод

Ést modus ín rebús; sunt cérti dénique fínes,

Quós ultrá citráque nequít consístere réctum.

Мера должна быть во всём, и всему, наконец, есть пределы Дальше и ближе которых не может добра быть на свете.

(Перевод М. Дмитриева)

ср. Плавт, "Пуниец", I, 2, 238-40:

Itást. Ver(um) hóc unúm tamen cógitáto:

Modust ómnibús rebús, soror, óptimum hábitu:

Nimi(a) ómniá nimi(um) éxhibént negót(i) homínibus éx se.

Да, да. Обходном ты, однако подумай:

Для всякого дела спасение - мера.

А мера где превышена, - труд лишний человеку.

(Перевод А. Артюшкова)

ср. Гораций, "Послания", I, 18, 9:

Vírtus ést mediúm vitiór(um) et utrímque redúctum

Доблесть в средине лежит меж пороков равно удаленных!

Vulgata ("Biblia Sacra Vulgatae Editionis") (собств. Vulgata versio) утвержденный Тридентским собором 1546 г. латинкий перевод Библии, в основу которого положен перевод Иеронима со многими позднейшими дополнениями и исправлениями.

"Оды", III, 4, 1-8:

Descénde cael(o) et díc age tíbia

Regína lóngum Cálliopé melos,

Seu vóce núnc mavís acúta,

Séu fidibús citharáve Phóebi.

Audítis? án me lúdit amábilis

Insáni(a)? áudir(e) ét videór pios

Erráre pér lucós amóenae

Quós et aquáe subeúnt et áurae.

Сойди с небесных высей и флейтою,

О Каллиопа, долгую песнь сыграй,

Иль громким голосом пропой нам,

Иль прозвени на кифаре Феба!

Вам слышно? Или сладким безумием

Я обольщен? Как будто блуждаю я

В священных рощах, где отрадно

Струи бегут, дуновенья веют...

(Перевод Н. Шатерникова)

"Оды" III, 25, 17 - 20:

Níl parv(um) áut humilí modo

Níl mortále loquár. Dúlce perículum (e)st,

Ó Lenáee, sequí deum

Cíngentém viridí témpora pámpino.

Петь ничтожное, дольное

Больше я не могу! Сладко и боязно,

О Леней, за тобой идти,

За тобою, лозой лоб свой венчающим.

Beátus ille, quí procul negótiis,

Ut prísca gens rnortálium,

Patérna rura bóbus exercét suis,

Solútus omni fénore!

Блажен лишь тот, кто суеты не ведая,

Как первобытный род людской,

Наследье дедов пашет на волах своих,

Чуждаясь всякой алчности...

Гораций, "Оды", I, 11:

Tú ne quáesierís, scíre nefás, quém mihi, quém tibi

Fínem dí dederínt, Léuconoé, néc Babylónios

Témptarís numerós. Út meliús quídquid erít, pati.

Séu plurís hiemés séu tribuít Júppiter últimam,

Quáe nunc óppositís débilitát púmicibús mare

Týrrhenúm: sapiás, vína liqués et spatió brevi

Spém longám resecés. Dúm loquimúr, fúgerit ínvida

Áetas: cárpe diém, quám minimúm crédula póstero.

Не расспрашивай ты, ведать грешно, мне и тебе какой,

Левконоя, пошлют боги конец, и вавилонские

Числа ты не пытай. Лучше терпеть, что бы ни ждало нас, -

Дал Юпитер в удел много ль нам зим, или последнюю,

Что в скалистых брегах ныне томит море Тирренское

Бурей. Будь же мудра, вина цеди. Долгой надежды нить

Кратким сроком урежь: мы говорим, время ж завистное

Мчится. Пользуйся днем, меньше всего веря грядущему.

(Перевод С. Шервинского).

ср. "Оды", I, 9, 13-16:

Quid sít futúrum crás, fug quáerer(e): et

Quem fórs diérum cúmque dabít lucro

Áppóne; nec dulcés amóres

Spérne puér, neque tú choréas.

Что будет завтра, бойся разгадывать,

И каждый день, судьбою нам посланный,

Считай за благо. Не чуждайся

Ласки любовной и пляски, мальчик.

(Перевод С. Шервинского)

ср. Овидий, "Наука любви", III, 65-66:

Útendum (e)st aetáte, citó pede lábitur áetas:

Néc bona tám sequitúr, quám bona príma fuít.

Молодость быстро летит: лови уходящее время.

Ehéu fugáces, Póstume, Póstume,

Labúntur ánni néc pietás moram

Rugís et ínstantí senéctae

Adferet índomitáeque mórti.

О Постум! Постум! Льются, скользят года!

Какой молитвой мы отдалим приход

Морщин и старости грядущей

И неотступной от смертных смерти?

(Перевод Я. Голосовкера)

ср. Овидий, "Фасты", VI, 71-72:

Témpora láb untúr, tacitísque senéscimus ánnis,

Ét fugiúnt frenó nón remoránte diés.

Время уходит и мы молчаливо с годами стареем,

Дни убегают и нам их невозможно сдержать.

Парафраза стиха Горация, "Оды", I, 16, 1:

O mátre púlchra fília púlchrior

Quem críminósis cúmque volés modum

Ponés iámbis, síve flámma

Síve marí libet Hádriáno

О дочь, красою мать превзошедшая,

Сама придумай казнь надлежащую

Моим, злословья полным, ямбам,

В волнах морских иль в огне, где хочешь.

Ínfandúm, regína, jubés renováre dolórem.

Trójanás ut opés et lámentábile régnum

Éruerínt Danaí; quaequ(e) ípse misérrima vídi

Ét quorúm pars mágna fuí - quis tália fándo

Mýrmidonúm Dolopúmv(e) aut dúri míles Ulíxi

Témperet á lacrimís?

Боль несказанную вновь испытать велишь мне, царица!

Видел воочию я, как мощь Троянской державы -

Царства, достойного слез, - сокрушило коварство данайцев;

Бедственных битв я участником был; кто, о них повествуя,

Будь он даже долоп, мирмидонец иль воин Улисса, Мог бы слезы сдержать?

(Перевод С. Ошерова)

Néquitiám fugió: fugiéntem fórma redúcit;

Áversór morúm crímina: córpus amó

Síc ego néc sine té nec técum vívere póssum

Ét videór votí néscius ésse meí.

Прочь от измен я бегу, - красота возвращает из бегства;

Нрав недостойный претит, - милое тело влечет.

Так, не в силах я жить ни с тобой, ни в разлуке с тобою,

Сам я желаний своих не в состоянье постичь.

(Перевод С. Шервинского)

ср. Марциал, Эпиграммы, XII, 47:

Dífficilís facilís, jucúndus acérbus es ídem:

Néc tecúm possúm vívere néc sine té.

Трудно с тобой и легко, и приятен ты мне, и противен,

Nunc ést bibéndum, núnc pede líbero

Pulsánda téllus, núnc saliáribus

Ornáre pulvinár deórum

Témpus erát dapibús, sodáles.

Теперь - пируем! Вольной ногой теперь

Ударим оземь! Время пришло, друзья,

Салийским угощеньем щедро

Ложа кумиров почтить во храме.

(Перевод С. Шервинского)

Ода написана в честь победы, одержанной в 31 г. до н. э. императором Августом при мысе Актии над объединенным флотом бывшего триумвира Антония и египетской царицы Клеопатры.

В начале оды Гораций воспроизводит начало песни древнегреческого лирического поэта Алкея на смерть тирана Мирсила:

Пить, пить давайте! Каждый напейся пьян!

Хоть и не хочешь - пьянствуй! Издох Мирсил.

Гораций, "Наука поэзии", 136-39:

Néc sic íncipiés, ut scríptor cýclicus ólim

"Fórtunám Priamí cantáb(o) et nóbile béllum".

Quíd dignúm tantó feret híc promíssor hiátu?

Párturiúnt montés, nascétur rídiculús mus.

Не начинай, например, как древний киклический автор:

"Участь Приама пою и деянья войны знаменитой".

Что хорошего будет тебе от таких обещаний?

Будет рожать гора, а родится смешная на свет мышь.

(Перевод М. Гаспарова)

ср. Федр, "Басни", IV, 24:

Рожала гора с неслыханными стонами,

И вся земля томилась в ожидании,,.

А родилася мышь. Для тех написано,

Кто обещает много, а выходит вздор.

Tórva leáena lupúm sequitúr, lupus ípse capéllam,

Flórentém cytisúm sequitúr lascíva capélla;

Té Corydón, O Aléxi! trahít sua quémque volúptas...

Львица за волком бежит свирепая, волк за козою,

А за китисом бегут цветущим блудливые козы,

А за тобой - Коридон, о Алексид! каждый - за страстью...

Гораций, "Послания", I, 18, 9.

общее, всеобщее, универсалии. Проблема универсалий возникла в античной философии. Обсуждение ее продолжилось в раннехристианской мысли, для которой она имела основополагающее значение в связи с идеей творения мира по Слову. Будучи всеобщим, Слово двуосмыслило идею универсалий: как общего для человека и как общего для Бога, имея онтологическое значение. Сначала неоплатоник Порфирий, проанализировал точку зрения Аристотеля, во «Введении» к его «Категориям» сформулировал эту проблему: «Существуют ли они самостоятельно или же находятся в одних только мыслях, и если они существуют, то тела ли это или бестелесные вещи, и обладают ли они отдельным бытием или же существуют в чувственных предметах и опираясь на них» (Порфирий. Введение к «Категориям» //Аристотель. Категории. М., 1939. С. 53). Позднее ее анализ стал развиваться в трех направлениях, которые в конце Средневековья получили названия реализма (общее до вещей, ante res), концептуализма (общее в вещах, in rebus) и номинализма (общее после вещей, post res) и которые по сути представляли разные аналитические задачи. Если реалистическое направление в основном исследовало проблему самостоятельного существования универсалий в Божественной мысли, которая вместе есть Бытие, Истина и Слово, то концептуализм исследовал проблему связи двух сущих, благодаря которой осуществлялось причащение земного мира горнему, обнаруживались степени присущности существования бытию. Номинализм, представлявший общее имя результатом человеческой договоренности, появился как предтеча дисциплинарного разделения теологии, философии и науки и в самостоятельное направление сложился к XIV в. с появлением идеи однозначного бытия. Универсалии, по Августину, есть Закон и Слово Божие, открытые людям в ходе истории. Общее - это повтор и тождество смыслов и значений сказанного, свидетельствующих о воздействии одного и того же духа. На этом основании для него перевод Септуагинты является более предпочтительным, чем перевод Библии одним Иеронимом, потому что сказанное многими есть свидетельство того, что «как бы едиными устами проявился тот же самый единый Дух» (Августин. О Граде Божием. 1994., Т. 4. С. 72). В основании знания лежит личный, непосредственный опыт, согласованный с тем общим, что его связывает с опытом других. Связь обеспечивается Писанием - произведением универсально-личностным, несущем в себе возможности верификатора, связанного с живым субъектом и истребующего отклика. Боэций в решении этой проблемы занял концептуалистскую позицию: родовые сущности, или субстанции, являясь именами, существуют в конкретной вещи, хотя мыслятся помимо тел. Универсалия целиком и полностью находится в ней, что подчеркивает ее внутреннее происхождение. Единичное при такой тесной связи с субстанцией предстает как субъект-субстанция (см. SUBSTANTIA SUBIECTA). Имя субстанции в таком случае двуосмысливается: оно не просто прилагается к вещам, имеющим разные определения, а прилагается к вещи, внутри самой себя двуосмысленной, ее имя может быть и ее собственным именем, и именем субстанции, что Боэций назвал эквивокацией (см. AEQUIVOCATIO). В делении рода на наивысший (то, больше чего нет) и подчиненный (вид) Боэций обнаружил эквивокативность самих понятий, которые представляют степени общности и традиционно связаны с теорией определений. Однако, по Боэцию, определению подлежат индивиды и подчиненные роды (виды), поскольку определение возможно на основании рода. Наивысшие роды могут быть только описаны через собственные признаки, способствующие пониманию, но не являющиеся понятиями. Общим для наивысших родов оказывается имя бытия: «О каждом из них можно сказать, что он есть. Ведь субстанция есть, и качество есть, и количество есть, и то же самое говорится обо всех остальных. Глагол „есть" говорится обо всех одинаково, но при этом им всем присуща не какая-то одинаковая субстанция или природа, но только имя» (Боэций. Комментарий к Порфирию // Боэций. Утешение философией. С. 11-12). Поскольку же наивысший род целиком и полностью входит в единичную вещь, в итоге создаются логические основания для ее неопределенности; определения этой вещи через подчиненные роды охватывают ее не полностью, но выражают направленность логического внимания на ее некие статусы. Универсальными оказываются только имена. Представлением эквивокативности имени как универсалии задается не эманационная, а креативная модель мира. Имя есть связь двух миров: Божественного и человеческого. «Божественная душа», которая понимает недоступное чувствам, дает имена «рассуждениям разума, тем самым делая его понятным» (там же. С. 6). Роль универсального транслятора имен, обеспечивающего не только связи между вещами и способами их интеллектуального выражения, но и возможности смысловых преобразований осуществляют акцидентальные признаки.

Конец XI в. знаменуется «спором об универсалиях». Предметом обсуждения были идеи сходства и тождества вещей (сведение их в одно, собирание, collectio) и их отличие, возможности их универсальной выраженности. Номиналистические идеи Росцелина, касающиеся отношений единства и троичности Бога, были направлены на выработку доказательной точности. Росцелин поставил проблему возможности конвенционального существования универсалий. Эта проблема выражена в виде вопросов: 1) если в реальном бытии Бога нет никакой различенности, то его понимание как Троицы не есть ли дело конечных людей, и потому приложение к Нему универсальных имен конвенционально? 2) если речь идет о реальном, а не словесном различении Божественных Персон, то нельзя ли допустить троичность субстанций? 3) если трех лиц не может быть там, где нет трех вещей, а трех вещей нет там, где нет множества, то возможна ли троичность там, где нет множества? 4) можно ли утверждать, что Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой тождественны, если у не имеющих множества Лиц не может быть даже подобия? Ведь подобие предполагает несходство, а сходство предполагает наличие разных вещей; 5) тождественны ли выражения «троичный Бог» («троичная субстанция») и «три Бога» («три субстанции»), «три речи» и «тройная речь», если учитывать, что выражение «двойной удар» означает два удара? 6) почему имя «Бог» - единичное имя, а не универсалия, если существует множество различенных субъектов, им предицируемых: Отец есть Бог, Сын есть Бог, Святой Дух есть Бог? (См.: Петр Абеляр. Теология Высшего блага // Петр Абеляр. Тео-логические трактаты. С. 174-177).

Ансельм Кентерберийский выводил универсалии из души и высказывающей речи. Он фиксирует логическое внимание на укорененности любого обозначения вещи в Божественном уме. У Ансельма всякая субстанция понимается как универсалия, однако если номиналисты рассматривали субстанциальное имя как однозначное, то у Ансельма и имя субстанции, и понятие существования эквивокативно: субстанция - это и род в родо-видовых отношениях, существующая в единичных вещах (телах), и Божественная сущность, понятая как «вечный, недвижный, неизменный, простой, неделимый Дух» (Ансельм Кентерберийский. Монологион // Ансельм Кентерберийский. Соч. С. 77). Ансельм полагает, что единство двух субстанций осуществляется актом интеллектуального «схватывания», или конципирования, которое выражено в высказывании и благодаря которому обнаруживается истина, которая определяется как «правильность, воспринимаемая одним лишь сознанием» (Ансельм Кентерберийский. Об истине // Там же. С. 186). Любая вещь существует потому, что было высказано, что она существует (там же. С. 169). Истина, или правильность, одна, неизменна и не зависит от обозначения (см. SIGNIFICATIO). Она не исчезает при исчезновении обозначения. Напротив, только в соответствии с нею требуется обозначение того, что должно быть обозначено, а поскольку истина и слово суть одно, то и сама истина требует обозначения того, что должно быть обозначено. Обозначение требуется для перевода единого универсального в разнообразное. Следовательно, по Ансельму, не потому существует много правильных обозначений и соответственно много единичных правильностей, что есть много вещей, а напротив: вещи существуют правильно в том случае, когда они существуют согласно должному, что свидетельствует о том, что у них одна правильность, или истина. Сами вещи и их обозначения существуют благодаря ей, которая существует не в вещах (позиция концептуализма) и не из них (позиция номинализма), а сама по себе до и вне вещей. В основе концепции Петра Абеляра лежит идея концепта (см.: CONCEPTUS), связанного с анализом речевого высказывания, что предполагало разделение словесности на язык и речь. Опора на речь позволила определить позицию Абеляра как сермонизм, или диктизм. Универсалии, по Абеляру, - не вещь и не имя вещи. Это их всеобщая, звуком выраженная связь. Способом, позволяющим осуществить такую связь, является возможность 1) превращения общего в вещь и 2) обнаружения его как вещи и не-вещи. Логически эту возможность предоставляет глагол «есть», предоставляющий несколько форм связи: 1) действие, отсылающее к предикации вещи, 2) отождествление («есть» это то). Вещь при этом исчезает, но исчезает и различие между субъектом и предикатом; 3) происхождение («есть» означает эманацию свойства). Само происхождение предстает как перенесение качеств субъекта на вещь и как правильное «схватывание» вещи словом, где значит каждый звук, выражающий вещь. Поэтому наивысший смысл концепта есть извещение (enuntiatio), т. е. изречение как схваченность смысла в определенный (здесь и сейчас) момент времени. Слово, таким образом, имеет статус осмысленной речи. Речь связана со смыслами, не выраженными вербально, но подразумеваемыми в уме и естественно возвращающими к первообразам, которые обогащены этими смыслами.

В XIII в. своеобразный концептуалистский синтез идей относительно универсалий осуществил Фома Аквинский. В XIV в. Проблему универсалий в концептуалистском духе решал Дуне Скот, который понимал под универсалиями реальность связей. Оккам выдвинул три основания, согласно которым универсалии не являются особыми реальными субстанциями, существующими вне человеческой души, они только образ и знак вещей. Знаки называются терминами (см. TERMINUS).

possibility - возможность; принцип или причина изменения - есть возможность вещи. В Боге нет примеси возможности. Возможность и невозможность были предложены Эриугеной как дополнения к десяти категориям Аристотеля. Однако часто possibilitas использовалась вместо potentia, как перевод аристотелевского термина dynamis. Сравн. POTENTIA.