тюфяк

Она приехала к нему и, намылив, как водится, ему голову за то, что он начинал хорошее дело тайком, стала хлопотать... (А. Писемский, Тюфяк) — She went to see him, and, after first hauling him over the coals for having taken so commendable a step in secret, set about managing his affairs.

Мы полагали, что на совести его лежала какая-нибудь несчастная жертва его ужасного искусства. (А. Пушкин, Выстрел) — We imagined that he had upon his conscience the memory of some unhappy victim of his terrible skill.

- Говорили после, что я вдвое больше получила против сестры... пустое! Дело уж прошлое: лишней копейки нет на моей совести. (А. Писемский, Тюфяк) — 'They said afterwards that he left me twice as much as my sister, but that's nonsense. It's all over now and I haven't so much as a kopeck on my conscience.'

- Полно вам... слёзы-то тратить! Что вы его, на убой что ли отправляете? (И. Гончаров, Обыкновенная история) — 'Come now... don't cry!.. Anyone would think you were sending him to the shambles.'

С этого времени жизнь Павла сделалась гораздо комфортабельнее... Про стол и говорить нечего: его кормили как на убой. (А. Писемский, Тюфяк) — From this moment Pavel's life became a great deal more comfortable... As for his meals, the widow fed him like a prize pig.

- Как же, то есть вас сейчас и сделают профессором после экзамена? - Нет ещё... но большая надежда получить. - Так, стало быть, это пустяки - одни только надежды. Нет, Павел Васильич, на жизнь нельзя так смотреть: жизнь - серьёзное дело; пословица говорится: "Не сули журавля в небе, а дай синицу в руки". (А. Писемский, Тюфяк) — 'How is that? You mean they will make you a professor as soon as you pass your examination?' 'Not immediately... but I have great hopes.' 'Nonsense! Sheer daydreaming! That's not the way to look at life, Pavel Vasilich, life's a serious business; 'A bird in the hand is worth two in the bush', you know.

Юлия своею порочною изменою, - в пороке жены Павел нимало уже не сомневался, - эта некогда обожаемая Юлия в один мах упала с пьедестала, на котором герой мой прежде держал её в своём воображении. (А. Писемский, Тюфяк) — By her vile unfaithfulness (Pavel never for a moment doubted that his wife had been unfaithful) the onse adored Julie had at a single blow fallen from the lofty pedestal on which my hero had placed her.

Захар Куприянович... двинул ногой в костёр обгоревшие на концах бревешки, выхватил топор из кедра, одним махом располовинил толстый чурбак. (В. Астафьев, Ночь космонавта) — The old man... kicked the charred sticks of wood into the fire, wrenched his axe out of a cedar wood stump and split a thick block at one blow.

Он сбросил лыжи и одним махом взлетел на ствол полуповаленного дерева, как на лестницу. (В. Тельпугов, Дыхание костра) — He slipped off his skis and with one leap soared onto the trunk of a half-fallen tree, as though it were a staircase.

- Они жалеют тут меня, зная моё родственное расположение, да бедного Михаила Николаича, которого опаивают, обыгрывают, может быть, отправят на тот свет. (А. Писемский, Тюфяк) — 'They are sorry for me, knowing my family feelings, and for poor Mikhailo Nikolaich. Those two are making him drink, inveigling him to gamble, they may drive him to his grave.'

Лиза... Она ту меньше любила, да ведь она уж и отрезанный ломоть: у неё свои обязанности, своё семейство... (А. Писемский, Тюфяк) — Liza... Your mother never loved her so much, and anyhow she's what you call cut off from the parent stem. She has duties of her own, a family...

Старик жалел его, но делать было нечего. Солдатство было - как смерть. Солдат был отрезанный ломоть, и поминать о нём - душу бередить - незачем было. (Л. Толстой, Хаджи-Мурат) — The old man regretted his going away, but there was no help for it. Conscription in those days was like death. A soldier was a severed branch; and to think about him at home was to tear one's heart uselessly.

Слёз не было, не плачут по отрезанном ломте, но всё по-своему провожало Матвея: прохожие без шапок сторонились на обочину, жавороночек малость позвенел в высоте... (Л. Леонов, Русский лес) — There were no tears, for one does not weep over a severed limb, but all took their leave of Matvei in their own fashion: the passers-by bared their heads and stepped back to the roadsides, a lark trilled briefly in the sky...

Кузьма решил, что брат для деревни совсем уж отрезанный ломоть... потому, что его не манит сюда приехать, посмотреть, как живут свои и не свои... (В. Распутин, Деньги для Марии) — Kuzma concluded that, as far as the village was concerned, his brother was a slice severed from the loaf. Nothing would induce him to come back and see how his kinsmen and friends were getting on...

- Тётушка приказала долго жить! - сказал он, не дав себе даже времени сперва поздороваться... - Упокой господи её душу! - воскликнул Онуфрич. (А. Погорельский, Лафертовская Маковница) — 'Your aunt has passed away!' he said, without even giving himself time to greet them... 'God rest her soul!' Onufrich exclaimed.

"Павел Васильич приказал долго жить, третьего дня изволил скончаться". (А. Писемский, Тюфяк) — Pavel Vasilich has given up the ghost. He died three days ago.

Приехала [барыня], а там новость: весточку получили - старый барин приказал долго жить. (П. Бажов, Малахитовая шкатулка) — When she arrived she found news. The Old Master had gone to his eternal rest.

- Эх, Пётр Матвеев, Пётр Матвеев! Лес твой молодой приказал долго жить. - Сгорел? - испуганно спросил лесничий. (К. Паустовский, Старый чёлн) — 'Ah, Pyotr Matveyev! Your young forest has had it.' 'Has it burnt down?' asked the forester in alarm.

Павел был в очень трудном положении и сел бы совершенно на мель, если бы сама судьба, в образе Перепетуи Петровны, не подала ему руку помощи. (А. Писемский, Тюфяк) — Pavel was in a tight place and would really have found himself high and dry if fate, in the person of Perepetuya Petrovna, had not come to his aid.

"Что это за молодой человек, - говорила она, - скажите на милость? Не хочет показаться в общество..." (А. Писемский, Тюфяк) — 'Is that a young man?' she exclaimed. 'I ask you! Won't show himself in society!'

Макаров. Лаврентий уходит окончательно. Корюшко. Уходит? Скажи на милость! Конечно, героем хочет сделаться, а в тайге какой героизм? Жизнь наша - маленькая. (А. Афиногенов, Далёкая) — Makarov. Lavrenty is definitely leaving. Koryushko. Leaving? Well, I never! He wants to be a hero, of course, and what chance is there for heroic deeds in the taiga? Our life here is a narrow one.

- Муж не хочет жить со мною. - Павел Васильевич? Да что ему сделалось? - Ревнует меня - нельзя мне шагу сделать... (А. Писемский, Тюфяк) — 'My husband doesn't want to live with me.' 'Pavel Vasilyevich? What's bitten him?' 'He's jealous of everybody, he doesn't let me stir a step from his side.'

Первым делом надо было достать хоть капельку денег на перехватку. Вчерашние девять рублей почти все ушли на проезд, а совсем без денег, известно, никуда шагу ступить нельзя. (Ф. Достоевский, Братья Карамазовы) — The first thing to be done was to get hold of at least a small, temporary loan of money. The nine roubles had almost all gone on his expedition. And, as we all know, one can't take a step without money.

Калиныч (как я узнал после) каждый день ходил с барином на охоту, носил его сумку, иногда ружьё, замечал, где садится птица, доставал воды, набирал земляники, устраивал шалаши, бегал за дрожками; без него г-н Полутыкин шагу ступить не мог. (И. Тургенев, Записки охотника) — Kalinych (as I learnt afterwards) went hunting every day with his master, carried his bag, and sometimes also his gun, noted where game was to be found, fetched water, built skanties, and gathered strawberries and ran behind the droshky; Mr. Polutykin could not stir a step without him.