макар.

Но тут фельдшер взноровился, откуда только у него и смелость взялась, и он шумит на Макара: "Хотя вас, - говорит, - и учёные люди лечили, однако сам вы, уважаемый, пробка в медицине!" Макар ему на это: "А ты в медицине - дырка от бублика!.." (М. Шолохов, Поднятая целина) — But this time the doctor really lost his temper - how he found the courage, I don't know! - and he bawls at Makar: 'You may have been treated by learned people,' he says, 'but you yourself, my dear fellow, know as much about medicine as a block of wood!' And to that Makar replies: 'And you know as much about medicine as a hole in a wall!'

А мы лежим да слушаем и думаем: как быть? (М. Горький, Макар Чудра) — And we would lie and listen and think to ourselves: what shall we do?

- А ещё вот что, Лойко: всё равно, как ты ни вертись, я тебя одолею, моим будешь. (М. Горький, Макар Чудра) — 'This is what else I would say, Loiko: do what you will, I shall possess you; you are sure to be mine.'

Макар же, чтоб лишних вёрст не мерять, в Спасском остался до утра. (П. Катенин, Инвалид Горев) — As to Makar, he stayed the night in Spasskoye lest he should walk some extra long miles.

"Ты Нонку мою знаешь? Царица-девка! Ну, а Радду с ней равнять нельзя - много чести Нонке!" (М. Горький, Макар Чудра) — 'Have you seen my Nonka? She is a queen among beauties. But it would be doing her too great an honour to compare her with Radda.'

Какой у вас странный характер, Макар Алексеевич! Вы уж слишком сильно всё принимаете к сердцу. (Ф. Достоевский, Бедные люди) — What a strange person you are, Makar Alexeyevich. How you do take things to heart.

Со дня Тосиного приезда прошло уже две недели. Вера и не заметила, как привязалась к непоседливой, взбалмошной девчонке и стала близко к сердцу принимать все её радости и беды. (Б. Бедный, Девчата) — Two weeks had passed since Tossia's arrival. Vera had grown attached to the funny, frisky child, and found herself taking all her joys and sorrows to heart.

[Порфирий Владимирыч] мстил тётеньке Варваре Михайловне за то, что она, в то время когда уж никто этого не ждал, вдруг народила детей "с бору да с сосенки", вследствие чего сельцо Горюшкино навсегда ускользнуло из головлёвского рода. (М. Салтыков-Щедрин, Господа Головлёвы) — He mentally revenged himself on his aunt Varvara Mikhailovna because, when no one was any longer expecting it, she bore several children of doubtful parentage, and thus caused the Goryushkino estate to be for ever lost to the Golovlyov family.

- Пошли набирать в колхоз и с бору и с сосенки! - негодовал Макар. (М. Шолохов, Поднятая целина) — 'Well, they are scraping the bottom of the barrel for the collective farm!' Makar burst out indignantly.

- Знаешь что, Макар? Поди-ка ты проспись, а уж потом мы будем с тобой говорить фактически. А то у нас с тобой получается, как в сказке про белого бычка: "Мы с тобой шли?" - "Шли". - "Тулуп нашли?" - "Нашли". - "Ну, давай по уговору делить тулуп". - "Какой тулуп?" - "Так мы же с тобой шли?" - "Шли..." И так без конца. (М. Шолохов, Поднятая целина) — 'Look here, Makar. Go and sleep it off, then we'll talk things over properly. This is getting like one of those 'white-bull' stories: 'Did we go together?' 'We did.' 'Did we find a sheepskin?' 'We did.' 'Well, let's divide it then, as we said we would.' 'But what sheepskin?' 'Well, we went together, didn't we?' 'We did...' and so on till Doomsday...'

- Ты по существу говори, Макар! Что ты в такое дорогое время разводишь волынку? Время не терпит. (М. Шолохов, Поднятая целина) — Keep to the point, Makar! What are you churning all this out for when time's so short? There's no time to spare.

- Война же, а ты перед нашей незрелой молодёжью заводишь волынку про лешего, про каких-то пустынников... да ещё на своём древнерусском жаргоне. (Л. Леонов, Русский лес) — 'A war is on, and you go and start that rigmarole to our callow youth about wood-goblins and hermits and things... in that ancient Russian jargon of yours too.'

- Ежели не поедешь, дак прямо и скажи, а ежели ехать, дак надо ехать. Волынку, понимаешь, тянуть нечего! (В. Белов, За тремя волоками) — 'If you won't go then say so plainly, if you will then get on with it, and don't shilly-shally.'

Ему надо бы сразу, как только они вышли на привокзальную площадь, взять её за руку и сказать, глядя в глаза: "Знаешь что, любимая! Пойдём-ка теперь ко мне, на Земляной вал. Чего уж тут тянуть волынку! Будь хозяйкой в моём доме..." (С. Крутилин, Косой дождь) — As soon as they came out on the square he ought to have taken her by the arm, looked into her eyes and said, 'Now, darling, you're going home with me - to your home, where you're to be mistress. Why drag things out?...'

Он глядел в небо и молчал, а Нур, седой как лунь, лёг вниз лицом на землю и заплакал так, что ходуном заходили его стариковские плечи. (М. Горький, Макар Чудра) — He looked up at the sky and said not a word, but hoary-haired Nur had thrown himself on the ground and his body was shaking with sobs.

Мы плыли на древнем, давно мне знакомом боте "Игарец". Весь он дымился, дребезжал железом, труба, привязанная врастяжку проволоками, ходуном ходила, того и гляди, отвалится. (В. Астафьев, Царь-рыба) — We went up the river on an old boat by the name of Igarets which I knew from many years back. It gave off no end of steam and clanked all the time: the funnel held in place with wire shook in all directions and seemed about to come adrift any moment.

Вся война для них, заживо замурованных в глухом каземате, шла теперь наверху. От неё ходуном ходили старые, метровой кладки стены... (Б. Васильев, В списках не значился) — For them, buried alive in the casemate, the war was somewhere above. It made the ancient, metre-thick walls sway...

Потом с удвоенной энергией... взметались вверх тряпки, стучали парты и швабры - и весь этаж ходил ходуном. (Е. Маркова, Чужой звонок) — Then with renewed energy, cleaning rags flew through the air, mops knocked against the desks, and the whole floor rocked.