Афиногенов

Светловидов. Какой я талант? Выжатый лимон, сосулька. (А. Чехов, Лебединая песня) — Svetlovidov: Call me a gifted man? Why, I'm a squeezed orange, a has-been.

Матвей. Кто дал вам право не доверять мне? Или я уже не командир Красной Армии? Или я уже выжатый лимон, с которым можно не церемониться? (А. Афиногенов, Далёкое) — Matvei: Who gave you the right not to trust me? Am I no longer a commander of the Red Army? Am I to be disregarded as though I were already a squeezed lemon?

Тимофей. Ты думаешь, я для собственного удовольствия выпил? Миф! Я за сына выпил! За сыновей! Мамонтов. Замнём для ясности! (А. Афиногенов, Накануне) — Timofei. Do you think I drank for my own satisfaction? That's a myth. I drank for my sons! Mamontov. Let's change the subject, for the sake of clarity.

Цеховой. Я верю, профессор, - мы накануне громадного переворота в науке о поведении людей. Я горжусь, что в этом перевороте и моя капля мёду. (А. Афиногенов, Страх) — Tsekhovoi: I daresay, professor, that we are on the threshold of a tremendous revolution in the science of human behaviour - and I am proud that to this revolution I too have contributed my widow's mite.

Матвей. Кто вам сказал, что я безнадёжен? Доктор? Если так, то выходит - незачем меня в Москву тащить, а вы везёте меня в Москву. Значит думаете: а вдруг, мол, выживет? А если есть хоть с ноготь надежды, как можно руки опускать? (А. Афиногенов, Далёкое) — Matvey. Who told you I'd lost hope? The doctor? But is it impossible for him to have been mistaken in his diagnosis? If he couldn't have been mistaken there's no point in dragging me to Moscow, and yet that's what you're doing. So you think, who knows, he may get over it. And if there's an iota of hope, how can one give up the fight?

Наталья кляла казну: словно в насмешку, доставили зерно. А как его молоть? Но женщина не смела опускать руки. Она знала: если отступится, все погибнут. (Н. Задорнов, Амур-батюшка) — Natalya cursed the authorities for sending them grain instead of flour as though to mock them. How on earth were they to grind it? But she dare not give way to despair. She knew that if she lost heart they would die of hunger, her whole family would perish.

- Я надеялась, что вы будете благодарны... что вы будете уметь ценить его заслуги, а вы, молокосос, мальчишка, решились поднять на него руку. (Л. Толстой, Отрочество) — 'I had hoped that you would be grateful... that you would be able to appreciate his services, but you, an impudent child, have dared to strike him.'

- Ведь Осик-то простоватый и меня обожает... Только однова возревновал и хотел на меня руку поднять. (Ф. Гладков, Мятежная юность) — 'Osip is simplicity itself and he adores me... Only once was he jealous of him and wanted to raise his hand against me.'

- Кто же это руку-то поднял на тебя, Егор Севастьяныч, а-а? - голосом, полным вдохновенья и сдержанной злобы, спросил Марк. (Л. Леонов, Русский лес) — 'Who lifted his hand against you, Yegor Sevastyanich, eh?' Mark demanded in a voice deep with emotion and repressed fury.

Бобров. Я долго молчал. Может быть, слишком долго молчал. Авторитет Ивана Ильича, личные связи, семейная этика. Мне очень нелегко поднимать руку на профессора Бородина... Но Иван Ильич совершает крупнейшую научную ошибку. (А. Афиногенов, Страх) — Bobrov. I have kept quiet for a long time. If anything, I have been altogether too patient. I've kept my peace too long. The prestige of Ivan Ilyich, my personal relations with him, family ethics, family loyalty... it is not easy for me to raise my hand against Professor Borodin... But Ivan Ilyich is committing a grave scientific error.

- Ишь, ты, какая... Сил нет, до чего нравилась Борису Петровичу эта комнатная девушка. (А. Толстой, Пётр Первый) — 'Oh, really... Katerina, wench...' Boris Petrovich had taken an inexpressible liking to this chambermaid.

Люба. На! (Протягивает дичь.) Стреляла на заре из твоего ружьишка. Дарёного. Набила дичи - до Москвы не съешь. Меткое до чего, сил нет! (А. Афиногенов, Далёкое) — Lyuba. Take this. (Presents Matvey with some game). I shot it at dawn with the rifle you gave me. There's enough to last you beyond Moscow. Lord, how it shoots! It takes your breath away.

"Что это за молодой человек, - говорила она, - скажите на милость? Не хочет показаться в общество..." (А. Писемский, Тюфяк) — 'Is that a young man?' she exclaimed. 'I ask you! Won't show himself in society!'

Макаров. Лаврентий уходит окончательно. Корюшко. Уходит? Скажи на милость! Конечно, героем хочет сделаться, а в тайге какой героизм? Жизнь наша - маленькая. (А. Афиногенов, Далёкая) — Makarov. Lavrenty is definitely leaving. Koryushko. Leaving? Well, I never! He wants to be a hero, of course, and what chance is there for heroic deeds in the taiga? Our life here is a narrow one.