шляпы

Son nom deviendra le plus admiré et le plus haï de son siècle - et même du suivant. Il change de nom sans changer d'esprit, ni d'âme, ni de conduite... Il [...] change par caprice, par dépit, par palinodie; il change pour entrer en scène. (J. Orieux, Voltaire ou la royauté de l'esprit.) — Имя Вольтера станет самым почитаемым - и самым ненавистным в его, да и следующем веке. Он меняет фамилию Аруэ из каприза, назло врагам, чтобы отказаться от прошлого, но не меняет ни убеждений, ни чувств, ни поведения. Эта перемена нужна ему, чтобы выйти на сцену.

Les grands chapeaux [...] entraient en scène cet hiver-là. (A. Daudet, (GL).) — В эту зиму появились большие шляпы.

Bourbotte demande d'une voix fière que, pour compléter cette journée, on abolisse la peine de mort. - Non, non, s'écrie la foule. Mais le mot est dit. [...] Les chapeaux sont levés, et la peine de mort est abolie, excepté pour les émigrés et les fabricateurs de faux assignats. (J. Claretie, Les Derniers Montagnards.) — Бурбот твердым голосом требует достойно завершить этот день отменой смертной казни. - Нет, нет! - раздаются крики из толпы. Но предложение внесено. Члены Конвента снимают шляпы в знак согласия, и смертная казнь отменена для всех, кроме эмигрантов и фабрикантов фальшивых ассигнаций.

Je suis encore malade de fièvre; on me fait espérer que six jours de calmants me remettront à flot. (Stendhal, Lettres intimes.) — Я все еще болею лихорадкой. Меня уверяют, что неделя лечения и покоя поставит меня снова на ноги.

Castel-Bénac. - Quand je vous ai connu, en fait de standing, vous n'aviez qu'un gant, un chapeau de paille et des dettes! C'est moi qui vous ai mis à flot. (M. Pagnol, Topaze.) — Кастель-Бенак. - Когда я познакомился с вами, положение ваше было незавидное: у вас ничего не было за душой, кроме одной перчатки, соломенной шляпы и долгов. Это я дал вам первый толчок.

- Nous avons mille francs de Léon, répondit Moranbois, c'est assez pour nous remettre à flot. (G. Sand, Pierre qui roule.) — - У нас есть еще тысяча франков Леона, - возразил Моранбуа, - этого достаточно, чтобы мы смогли опять завертеть колесо.

Cette "Opale magique", sorte d'opérette fantastique sur un livret pseudo-oriental d'Arthur Low, contribua à remettre à flot le théâtre, dont la situation était obérée. (G. Laplane, Albéniz. Sa vie, son œuvre.) — "Волшебный опал", эта фантастическая оперетта, написанная по псевдовосточному либретто Артура Лоу, помогла вывести из тупика театр, к тому времени погрязший в долгах.

Et malgré moi, dans ma pensée, j'affublais de jaquettes à fleurs, de culottes courtes, de larges feutres à retroussis, tout ce brave petit monde de droguistes, doreurs, marchands d'épices qui se tenaient les côtes à regarder dépaver leurs rues et paraissaient si fiers d'avoir une barricade devant leur magasin. (A. Daudet, Les Contes du lundi.) — И невольно мне рисовался весь этот маленький мирок аптекарей, позолотчиков, бакалейщиков, одетых в жилеты с цветочками, короткие штаны, фетровые шляпы с загнутыми полями, которые помирают со смеху, глядя, как выламывают их мостовую, и лопаются от гордости оттого что перед их лавкой построена баррикада.

- Par où êtes-vous entré, Dieu Jésus? Vous tombez donc du ciel!.. Et comment vous voilà fait! Vous n'avez pas de cravate, vous n'avez pas de chapeau... (V. Hugo, Les Misérables.) — - Как вы вошли сюда, господи Иисусе? Не упали же вы с неба!.. И какой у вас вид! Без шейного платка, без шляпы...

Et, lorsqu'elle se tut: - Comment! Comment! je ne suis pas tout seul de fils, voilà un affreux petit frère qui me tombe du ciel, sans crier gare! (É. Zola, L'Argent.) — И едва лишь она смолкла: - Как, как! Я не единственный сын! На меня нежданно-негаданно сваливается этот чертов братец.

Maintenant Théodore parlait tout seul. Il parlait comme jamais [...]. Il n'eût jamais fait ainsi devant ceux qu'il connaissait, des amis les plus proches [...]. Cet Augustin qui lui était tombé du ciel, n'y croyait pas plus qu'à un reflet, et voilà que cette nuit commençante, brusquement les choses lui sortaient du cœur. (L. Aragon, La Semaine sainte.) — Теперь Жерико говорил один. Говорил так, как никогда [...]. Он не ораторствовал перед знакомыми, друзьями, близкими [...]. Но эти августинцы, которые на него точно с неба свалились, хотя он верил в них не более, чем в призраков, но в эту надвигающуюся ночь его вдруг словно прорвало на откровенность.