он+всё+знает

Jám caelúm terrámque meó sine númine, Vénti

Míscer(e) ét tantás audétis tóllere móles?

Quós ego!

Без моего изволенья вы землю мешать с небесами,

Ветры, решились и вод воздымать такие громады?

Я вас!

Dénique quíd vespér serús vehat, únde serénas

Véntus ágat nubés, quid cógitet húmidus Áuster,

Sól tibi sígna dabít. Solém quis dícere fálsum

Áudeat? Íll(e) etiám caecós instáre tumúltus

Sáepe monét fraudémqu(e) et opérta tuméscere bélla.

И наконец, что Веспер приносит поздний, откуда

Темные тучи разгонит нам ветр, что влажный замыслил

Австр, то солнце тебе укажет. Кто солнце посмел бы

Лживым назвать? О смутах незримых оно возвещает

Часто, о кознях глухих, о войне, набухающей тайно.

Цицерон, "Академические беседы", I, 5, 18: Et, si sus Minervam, ut aiunt, tamen inepte, quisquis Minervarn docet. "И если нелепо учить, как говорится, свинье Минерву, то нелепо и кому бы то ни было учить Минерву".

сознание, совесть. По Августину, «мы судим о совести на основании того, что слышим; права судить о сокровенном совести на себя не берем. Никто не знает того, что в человеке, кроме духа человеческого, живущего в нем самом» (Августин. О Граде Божием. Т. 1. С. 47). Петр Абеляр писал, что «когда мы не предчувствуем, что нечто против нашего сознания, то нам напрасно бояться, что станем виной виновными пред Богом» (Петр Абеляр. Этика, или Познай самого себя // Петр Абеляр. Тео-логические трактаты. С. 275).

культура. В IV в. Амвросий Медиоланский отверг идею культуры как несоотносимую с идеей Божественного творения и с идеей новизны, лежащей в основе догмата о личном спасении, поскольку отождествил ее с понятием традиции и языческой философией. «Традицию эту, или философию, апостол называет лживой и пустой, потому что она установлена не силою Божией, но от бессилия человеческого разума, которое умаляет Божью силу в своем знании, иначе говоря - с целью не допустить мысли, будто Он создает то, чем держится плотский разум, ибо различие в совершенстве отдельных элементов они приписывают культуре, тем самым связывая души неопытных людей, чтобы те не потянулись к истинному Богу... Те обрезаны во Христе, кто, отрезав от себя культуру всего человеческого предания, объединяется с Христом, обрезанный сердцем, а не плотью... Нужно остерегаться тех, кто, изучая земную мудрость, объявляют достойным почитания то, что сходно по взглядам или очевидно, так что души их, привлеченные культурой, удерживаются связанными под твердью, чтобы не возноситься над твердью к вышним небесам для поклонения Богу всех. Из чего следует, что сие - деяния врага рода человеческого, ибо он всегда удерживает души на низменной земле, там, куда, как он знает, поскольку он симулирует религию, он будет навек низвергнут с небес по праведному Божьему суду... Всяким способом Павел ограждает от надежды на мирское, поскольку она тщетна... Ибо обычай и культура порождают гибель их самих, потому что не от Бога, а от людей эти правила и учения, надежда на которые пуста, так как несомненно, что человеческое заблуждение выдумало их против Творца, ибо такая надежда, уклоняя их от веры в единого Бога, ведет к суеверному поклонению многим богам» (Ambrosius Mediolanensis. Ibid. Col. 429-432). Термин «культура» не был в употреблении в средневековом христианском мире, поскольку он полностью воспринял позицию Амвросия, заключающуюся в том, что «всякий, кто крестится во Христе, умирает для мира, открещиваясь от ошибок суеверий ради почитания единственно веры Христовой» (ibid.). Идея культуры, связанная с идеей совершенствования человека Богом, возможно, впервые после многовекового отсутствия, возникает у Петра Абеляра. В «Диалоге между Иудеем, Философом и Христианином» он пишет о «ревностном попечении (divina cultura), с помощью которого Бог начинает нас усовершенствовать» (Петр Абеляр. Тео-логические трактаты. М., 1995. С.ЗЗО). Негативное отношение к идее культуры в целом было поколеблено в ХШ в. в связи с появлением идеи двух истин. См. CULTUS.

диалектика, искусство суждения, одно из искусств тривия, способ рассуждения (см. RATIO), распознавание способов доказательства. По Августину, диалектика, которую он называет «наукой наук», «учит учить, она учит учиться: в ней разум обнаруживает себя и показывает, что он такое, чего хочет, что может. Она знает знать; она одна не только хочет, но и может делать знающими» (Августин. О порядке // Творения блаженного Августина. Киев, 1914. Ч. 2. С. 210). В книге «О христианском учении» он называет ее «наукой диспута и числа», которая царствует в Священном Писании. Боэций со ссылкой на «Топику» Цицерона, полагает, что диалектика «учит двум вещам: открытию и суждению». «Этой столь замечательной науке нужно посвятить все силы ума, чтобы укрепиться в умении правильно рассуждать: только после этого сможем мы перейти к достоверному познанию самих вещей» (Боэций. Комментарий к Порфирию // Боэций. Утешение философией. С. 8). По Абеляру, диалектическая философия «держит меч навостренным, подобно тому, которым пользуется владыка-тиран для погибели; для защиты же, судя по намерению того, кто этим мечом пользуется, он также может быть как полезным, так и вредным. Мы действительно знаем, что перипатетики, которых мы ныне называем диалектиками, опровергали правильными рассуждениями некоторые тяжкие ереси стоиков и эпикурейцев, ту, например, что касается свободной воли» (Петр Абеляр. Теология «Высшего блага» // Абеляр Петр. Тео-логические трактаты. С. 162). Искусство диалектики он определял как «понимание истины вещей, видом которой является мудрость, что тождественно вере» (Petrus Abaelardus. Dialectica. Assen. 1956, P. 469). Фома Аквинский писал: «В процессе мышления, в котором никогда не бывает полной уверенности, некоторые оценки делаются с большей или меньшей степенью вероятности. Порой в ходе этого процесса утверждается не знание, а вера, то есть предположение; происходит это из-за вероятностной природы суждений, от которых отправляется знание, поскольку рассудок мечется... от одной части противоречия к другой; топика, или диалектика, следует этому, так как диалектический силлогизм исходит из вероятностных предпосылок» (Thomas Aquinas. In lib. 1 An. Post. lect. 1).

невежество, неведение, незнание; по Фоме Аквинскому, различие должно быть проведено между двумя видами незнания. «Незнание как отрицание - когда человек абсолютно ничего не знает о вещи. Такое незнание является недостижимым, как подчеркивает Философ в IX книге „Метафизики". Как в случае с невеждой, который ничего не знал о треугольнике, даже то, что в нем три угла равны двум прямым углам. Незнание как предрасположенность имеет место, когда некто имеет расположение к знанию, но испорченное, а именно, когда ложно утверждает, что некто бежит, а это ошибочно, или когда он утверждает, что нечто есть, а его нет, или когда то, чего нет, на самом деле есть. И это незнание есть то же самое, что ошибка. Первое незнание не может быть выражено в форме силлогизма, а второе может» (Thomas Aquinas. In lib. I An. Post. lect. 26). Cp. ERROR.

замысел, намерение, напряжение, интенция. По Августину, душа не локализуется ни в какой части тела, но пронизывает их все животворящим напряжением (vitali intentione). Познавательная сила никогда не знает что-либо актуально до тех пор, пока не возникает интенция; разум в знании может быть направлен на познаваемую вещь, которая есть, или на то, что правильно говорится относительно вещи, которая есть. По Петру Абеляру, познавательная интенция  - это логическое умение, правильное логическое поведение, определение способов истолкования и связи. Так, акт обозначения вещи и его результат - значение взаимоинтенциональны друг другу. В этом акте мыслятся во взаимосвязи и субъект как активное начало, и содержание, которое мыслится, т. е. значение. Универсальной интенцией в субъекте является звук, необходимо являющийся свойством субстанции в силу ее субъектности. В «Этике» Абеляра интенция рассматривается как конституирована поступка, как сознательное намерение совершить нечто, грех определяется как интенция души. По Бонавентуре, «хотя намерение подразумевает саму энергию намерения, тем не менее иногда оно означает состояние, относительно которого возникает намерение, иногда означает акт намерения, иногда саму вещь, на которую направлена интенция, тем не менее понятие „интенция" принципиально накладывается на сам акт; хотя вопреки этому иногда случается, что интенция употребляется в других значениях, когда, например, говорят, что интенция есть перст указующий, то она употребляется в значении силы. Когда говорят, что интенция - это свет, она понимается как приказ. Когда говорят, что интенция есть конец самой себя... то она понимается как то, на что она направлена. Но когда говорят, что одно намерение прямое, а другое косвенное, то сама интенция берется как акт» (Bonaventura. In libr. II Sent., d. 38, a. 2, q. 2, ad 2). По Альберту Великому, в душе присутствует скорее интенция вещи, чем сама вещь. Фома Аквинский связывает с идеей интенции акты предицирования. «Отсюда следует, что способ предицируемости может заключаться в принципе такой интенции, которая присуща роду, который подобным же образом формируется актом интеллекта. Тем не менее, однако, то, чему интеллект передал интенцию предицируемости, сопоставляя одно с другим, не есть сама интенция рода, но скорее то, чему интеллект передал интенцию рода, как, например, то, что обозначается определенным именем „живое существо"» (Thomas Aquinas. De ente et essentia. Stuttgart, 1979. S. 40). По Дунсу Скоту, интенция - это внутренний принцип вещи, непосредственно обозначающий бытие вещи как «этой».

рефлексивно; акт рефлексивного утверждения вещи, когда имеет место утверждение вещи, постигаемое нами. Так, мы рефлексивно знаем, когда наше знание превращается в познание вещи. Например, каждый знает, что железо тяжелое, а рефлексивно это звучит так: «Верно, что железо тяжело». По Оккаму, тот акт называется прямым, при помощи которого разум мыслит объект, находящийся за пределами души; рефлексивным называется действие, с помощью которого этот акт понимается.

воля, желание, хотение, один из основных принципов средневековой философии и теологии, предполагающих идею творения по воле Бога. По Августину, воля - способность души, которая сама себя определяет, любовь, природа, которая есть «дух жизни». Этот животворящий дух, «творец всякого тела и дух всякого творения, есть сам Бог, дух во всех отношениях не сотворенный» (Августин. О Граде Божием. Т.1. С. 254). Воля есть отношение, в котором она обретает свою сущность и качество. Отношение воль есть сила, которая внутренне присуща воле в качестве способности различения (сила воли) . Сила воли есть мера волевых расхождений. Бог творит существа со свободной волей, осуществляющие свободный выбор. По Августину, свобода воли  и Божественное предопределение - два начала христианина, наличие свободной воли не противоречит идее предестинации. «Если предузнавший, что имеет быть в нашей воле, предузнал не ничто, а нечто, то несомненно, что и при его предведении нечто в нашей воле есть. Поэтому мы нисколько не находим себя вынужденными ни отвергать свободу воли, допустив предведение Божие, ни отрицать (что нечестиво) в Боге предведение будущего, отвергая свободу воли. Мы принимаем и то и другое» (там же. С. 258). По Боэцию, «свобода воли существует, и нет такого разумного существа, у которого бы отсутствовала свобода воли. Ведь все, что наделено от природы разумом, обладает способностью рассуждать и отличать одно от другого. Вследствие этого оно знает, чего избегать и чего желать... Поэтому каждый, кто наделен разумом, обладает свободой желать и не желать, однако не в равной степени. Ибо высшим божественным субстанциям присуще и проницательное суждение, и непогрешимая воля, и подлинное могущество для осуществления желаний. Человеческие же души более свободны, когда они пребывают в созерцании божественного разума, менее - когда они соединяются с телом, и еще меньше, когда они оказываются связанными земными членами» (Боэций. Утешение философией. С. 275-276). Ансельм Кентерберийский отличает свободную волю (способность не грешить) от необходимости (способность грешить). Свобода воли связана с правильностью выбора: хотения того, что должно и чего надлежит хотеть. «Праведность есть правильность воли, сохраняемая ради себя самой», поэтому «свободный выбор есть воля, способная сохранять правильность воли ради самой правильности» (Ансельм Кентерберийский. О свободе воли. Т. 1. С. 235 наст, изд.). Сила воли связана с рассуждением, основанным на истине. Петр Абеляр в «Этике, или Познай самого себя» различил волю, связанную с разумом, от естественного желания, связанного с необходимостью. Воля связана с интенцией, осознанным желанием совершить нечто. Он отрицал волю как начало греха, так как воля, обузданная добродетелью воздержания, перестает быть основанием греха. Бернард Клервоский в трактате «О свободе воли» определял свободу воли как согласие воли на поступок. Согласие, воля и свобода воли суть тождество. Воля в ее трояком определении (как свободной, определенной разумом и согласной с действием благодати по спасению) называется свободой выбора. По Альберту Великому, «воля связана в рациональной природе интеллекта, как связано то, что задает ей движение, которое возвещает и определяет то, к чему ей нужно двигать то, что движется» (Albertus Magnus. Sum. theol., I, 7, 2). Фома Аквинский определяет волю как «рациональное стремление». Она определена разумом, который выше и первичнее воли (Thomas Aquinas. Sum. theol., I, 82, 3). Воля в ее сопряженности с интеллектом обречена осуществлять выбор целей, которые ей поставляет разум в качестве благих. Она рассматривается с двух позиций: как желание поставленной цели и как потребность в определенных средствах, необходимых для достижения цели. Воля, стремящаяся достигнуть цели, называется интенцией, осуществляющей выбор средств, их оценку и согласие на результат оценки. Достигшая своей цели воля есть наслаждение. Интенция - то, что заложено в воле, замышляет действие, но может не привести к его осуществлению. Воля, считал Дуне Скот, «есть двигатель в царстве души» (Duns Scotus. In 1. sent., II, 42, 4).