да+почему+же+

1) отсылать, отправлять (1. 8 C. 10, 16). 2) препоручать (1. 5 C. 3, 1. 1. 5 § 8 D. 23, 3). 3) передать, вверять, поручать, publici iudicii exercitatio lege vel Scto delegata (1. 1 pr. D. 1, 21); 4) в тесном смысле: подставлять вместо себя другого должника кредитору;

1) нападать на кого, нанести удар, bos cornu petere solitus (1. 1 § 4 D. 9, 1); 2) = adire s. 2 (1. 3 § 2 C. 8, 34). 3) просить (1. 69 pr. 1. 76 § 5 D. 31. 1. 57 § 2 D. 36, 1); требовать, домогаться, pet. bonorum possessionem (1. 1 § 3. 10. 1. 2 pr. D. 37, 11. 1. 20 § 4 D. 38, 2); 4) предъявлять почему-либо претензию против кого-либо, требовать судебным порядком, предъявлять иск;

отчего, почему, causae, quare existimassent (1. 20 § 6 D. 5, 3. 1. 3 D. 5, 2);

культ, почитание. «Божеству приличествует то почитание, для выражения которого одним словом и, когда нужно, прибегаю к греческому термину, так как латинское слово (cultus) представляется мне недостаточно выразительным для того, что я хочу сказать... Почитание же, если оно обозначается только словом cultus, представляется приличествующим не одному лишь Богу. Говорится, что мы почитаем (colere) и людей, которых с почтением вспоминаем или в честь которых совершаем празднества. Да и не то лишь признается предметом почитания (coli), чему мы повинуемся по религиозному смирению, но нечто и такое, что подчинено нам. Так, от этого слова взяты названия: agricolae (земледельцы), coloni (поселяне), incolae (обыватели). И самые боги называются coelicolae (небожителями) не почему другому, как потому, что они населяют (colant) небо, то есть не от почитания, а от жительства: они как бы своего рода поселяне неба... Поэтому, хотя совершенно верно, что почитание (cultus), в известном строгом смысле этого слова, приличествует одному только Богу, но так как этот термин употребляется в применении и к другим предметам, то почитание, приличествующее Богу, не может быть выражено по-латыни одним этим термином» (Августин. О Граде Божием. Т. 2. С. 103-104). См. RELIGIO.

конец, окончание; по Фоме, «окончание - не то, что является таковым благодаря другим вещам, но другие вещи есть, благодаря ему» (Thomas Aquinas. In lib. II Met., lect. 4, 316). «Конец - это то, что предельно в каждой вещи, и то, что содержит вещь, вот почему ничего не бывает без конца» (idem. In lib. X Met., lect. 5, 2028).

человек. По Августину, «не иное человек душевный, и не иное - плотский, но и тот и другой один и тот же, то есть человек, живущий по человеку» (Августин. О Граде Божием. Т. 3. С. 9). «Ведь и тот способ, каким души соединяются с телами и становятся животными, в полном смысле слова удивителен и решительно непонятен для человека; а между тем это и есть сам человек» (там же. Т. 4. С. 273). По Эриугене, «в человеке Бог создал всякое творение - видимое и невидимое, поскольку подразумевается, что в нем присутствует целокупность сотворенной природы... Бог потому захотел сотворить человека в роде животных, что в нем Он возжелал создать всяческое творение. Если же ты спросишь меня, почему Он возжелал создать в нем всяческое творение, отвечу: потому, что Он захотел создать его по своему образу и подобию, чтобы подобно тому, как главный образец превосходит все по превосходству сущности, так и образ его превосходил бы все по достоинству и благодати творения... Человек есть некое интеллектуальное понятие, извечно сотворенное в Божественном уме» (Иоанн Скот Эриугена. О природе // Антология... С. 19-14). По Фоме Аквинскому, человек также есть некоторым образом все сущее.

идея; по Фоме Аквинскому, «греческая идея на латинский язык переводится как форма; вот почему под идеями понимают формы вещей, существующие без самих вещей. Но форма любой вещи, существующая без самой вещи, может существовать двумя способами: как образец вещи, который называют формой, или как принцип познания вещи, в соответствии с которым формы познаваемых вещей, как говорят, содержатся в познающем» (Thomas Aquinas. Sum. Theol. I, q. 15, a. 1 concl.).

страдание, страсть, претерпевание. По Альберту Великому, интеллекту «надлежит обладать объектом, пропорциональным себе, поскольку знать и понимать приличествует ему только согласно его способности и соответственно ей, ведь претерпевание присуще чему-либо страдающему, объекты же не причиняют никаких иных страстей, кроме тех, что свойственны страдающему. Поэтому если бы нечто частное причиняло страдание интеллекту, то надлежало бы, чтобы он соответствовал этому частному по роду, и тогда бы он испытывал страдание от вещей, которые принадлежали бы к тому роду, к которому относится это частное, чего не может быть...и поэтому объект, вносящий свойственное претерпевание в возможностный интеллект, обнажен от материи и материальных придатков» (Альберт Великий. Об интеллекте и интеллигибельном. Т. 2. С. 49-80 наст, изд.). По Фоме Аквинскому, «требованием к природе страдания является то, чтобы вводимые качества были внешними, а выводимые изнутри - внутренними, и это так, потому что страдание одерживает победу над тем, кем овладевает, но все, что завоевывается... становится свойственным ему до определенных пределов... следовательно, изменения, которые происходят в природе вещи, более правильно будет назвать страданием. Так, болезнь более свойственна телу, чем здоровье... И претерпевание имеет не один смысл, а оно означает, во-первых, уничтожение одной из противоположностей другой; во-вторых, сохранение сущего в возможности сущим в действительности и подобным, и отношение здесь такое же, как между способностью и энтелехией. А именно: когда обладающий знанием переходит к действительному исследованию, это не значит, что он изменяется (ибо это есть лишь переход в более совершенное состояние и переход к энтелехии), или это особого рода изменение. Вот почему неверно говорить о разумеющем, что он меняется, когда разумеет, так же как нельзя говорить об изменении строящего, когда он строит. Таким образом, то, что переводит мышление и разумение из возможности в действительность (entelecheia), справедливо назвать не обучением, а чем-то другим. Не следует, как было сказано, называть претерпеванием обучение человека, способного обучаться, и приобретение им знания от действительно знающего и обучающего, или же надо признать, что имеется два способа изменения: один приводит к состоянию лишения, другой - к обладанию и выявлению природных свойств» (Thomas Aquinas. In lib. Ill Sent. d. 15, q. 2, a 1, sol. 1). Cp. ALTERATIO, MOTUS.

религия. По Августину, именно «термин „религия" гораздо точнее выражает не какое-нибудь „почитание", подобно термину „культ", „а именно богопочитание"» (Августин. О Граде Божием. Т. 2. С. 104). «Люди праведные и полагающие всю радость свою в одном Боге, когда Бог благословляется их делами, соуслаждается теми, которые эти дела хвалят... Если же добрые ангелы и все святые служители Божий подобны им, и даже чище и святее их, почему же мы боимся, что, если не будем суеверны, то тем оскорбим кого-либо из них? Ведь с их помощью мы освобождаемся от всякого суеверия, стремясь к единому Богу и к Нему одному привязывая (religantes) наши души, - откуда, думается мне, происходит и само слово „религия"» (Августин. Об истинной религии // Творения. Т. 1. С. 467).

знание, наука; науками можно было назвать «семь свободных искусств» (см.). Знание для учителя называлось доктриной, а для ученика - дисциплиной. По Боэцию, «ученый человек должен стремиться верить относительно всякого предмета только тому, что есть в действительности». Спекулятивное знание делилось на три части: естественное, математическое и теологическое. «Естественное рассматривает вещи в движении; оно неотвлеченное... исследует формы тел вместе с материей, ибо в действительности формы неотделимы от тел. Тела оно рассматривает в движении, ибо движение присуще форме, соединенной с материей... Математическое знание - неотвлеченное, рассматривает вещи без движения... теологическое знание имеет своим предметом нечто, отвлеченное и отделимое, лишенное движения, поскольку божественная субстанция лишена как материи, так и движения» (Боэций. Каким образом Троица есть единый Бог // Боэций. Утешение философией. С. 147). Частные науки имеют дело с интенциями вещей (диалектика и доказательные науки) или с речью (грамматика и риторика); они включают те науки, которые часто называются практическими: этику и политику. По Августину, «знание твари само по себе тусклее, чем когда оно приобретается при свете Премудрости Божией, - при помощи как бы самого искусства, которым сотворена она. Вот почему оно приличнее может быть названо вечером, чем ночью... И когда оно является как сознание твари себя самой, то это день один» (Августин. О Граде Божием. Т. 2. С. 185). Знание, по Августину, является одним из условий существования человека, благодаря которому доказывается это существование и узнается образ Бога, «ибо и мы существуем, и знаем, что существуем, и любим это наше бытие и знание» (там же. С. 217). По Псевдо-Дионисию Ареопагиту «человек... властвует надо всеми по силе и обилию ума, и превосходству разумного знания, и по природной непорабощенности и непокорности души» (Дионисий Ареопагит. О небесной иерархии. СПб., 1997. С. 139).

сходство, подобие; отношение двух качеств одного и того же вида и рода, так, равенство есть согласие двух количеств; отношение причины и следствия включает отношение подобия, в этом смысле все вещи подобны Богу. Фома определяет сходство как «отношение, имеющее своей причиной единство качества, отношение требующее ясности, отчетливости субъектов, поскольку сходство различных вещей означает то же самое качество. Вот почему природа того, что имеет причиной сходство, проявляется в единстве сущности, которая есть благо и мудрость, или что-то еще обозначаемое видом качества» (Thomas Aquinas. In lib. I Sent. d. 2 q. 1 exp. text). Он же полагает сходство «конкретным единством, поскольку одно из качеств имеет причиной сходство» (Thomas Aquinas. Sum. theol. I, q. 93, a. 9 concl.). По Бонавентуре, существуют далекие и близкие сходства с Богом, последние суть образы (imago), обнаруживающиеся только в рациональной душе человека. См. ADAEQUATIO, COMMUNIO.

общее, всеобщее, универсалии. Проблема универсалий возникла в античной философии. Обсуждение ее продолжилось в раннехристианской мысли, для которой она имела основополагающее значение в связи с идеей творения мира по Слову. Будучи всеобщим, Слово двуосмыслило идею универсалий: как общего для человека и как общего для Бога, имея онтологическое значение. Сначала неоплатоник Порфирий, проанализировал точку зрения Аристотеля, во «Введении» к его «Категориям» сформулировал эту проблему: «Существуют ли они самостоятельно или же находятся в одних только мыслях, и если они существуют, то тела ли это или бестелесные вещи, и обладают ли они отдельным бытием или же существуют в чувственных предметах и опираясь на них» (Порфирий. Введение к «Категориям» //Аристотель. Категории. М., 1939. С. 53). Позднее ее анализ стал развиваться в трех направлениях, которые в конце Средневековья получили названия реализма (общее до вещей, ante res), концептуализма (общее в вещах, in rebus) и номинализма (общее после вещей, post res) и которые по сути представляли разные аналитические задачи. Если реалистическое направление в основном исследовало проблему самостоятельного существования универсалий в Божественной мысли, которая вместе есть Бытие, Истина и Слово, то концептуализм исследовал проблему связи двух сущих, благодаря которой осуществлялось причащение земного мира горнему, обнаруживались степени присущности существования бытию. Номинализм, представлявший общее имя результатом человеческой договоренности, появился как предтеча дисциплинарного разделения теологии, философии и науки и в самостоятельное направление сложился к XIV в. с появлением идеи однозначного бытия. Универсалии, по Августину, есть Закон и Слово Божие, открытые людям в ходе истории. Общее - это повтор и тождество смыслов и значений сказанного, свидетельствующих о воздействии одного и того же духа. На этом основании для него перевод Септуагинты является более предпочтительным, чем перевод Библии одним Иеронимом, потому что сказанное многими есть свидетельство того, что «как бы едиными устами проявился тот же самый единый Дух» (Августин. О Граде Божием. 1994., Т. 4. С. 72). В основании знания лежит личный, непосредственный опыт, согласованный с тем общим, что его связывает с опытом других. Связь обеспечивается Писанием - произведением универсально-личностным, несущем в себе возможности верификатора, связанного с живым субъектом и истребующего отклика. Боэций в решении этой проблемы занял концептуалистскую позицию: родовые сущности, или субстанции, являясь именами, существуют в конкретной вещи, хотя мыслятся помимо тел. Универсалия целиком и полностью находится в ней, что подчеркивает ее внутреннее происхождение. Единичное при такой тесной связи с субстанцией предстает как субъект-субстанция (см. SUBSTANTIA SUBIECTA). Имя субстанции в таком случае двуосмысливается: оно не просто прилагается к вещам, имеющим разные определения, а прилагается к вещи, внутри самой себя двуосмысленной, ее имя может быть и ее собственным именем, и именем субстанции, что Боэций назвал эквивокацией (см. AEQUIVOCATIO). В делении рода на наивысший (то, больше чего нет) и подчиненный (вид) Боэций обнаружил эквивокативность самих понятий, которые представляют степени общности и традиционно связаны с теорией определений. Однако, по Боэцию, определению подлежат индивиды и подчиненные роды (виды), поскольку определение возможно на основании рода. Наивысшие роды могут быть только описаны через собственные признаки, способствующие пониманию, но не являющиеся понятиями. Общим для наивысших родов оказывается имя бытия: «О каждом из них можно сказать, что он есть. Ведь субстанция есть, и качество есть, и количество есть, и то же самое говорится обо всех остальных. Глагол „есть" говорится обо всех одинаково, но при этом им всем присуща не какая-то одинаковая субстанция или природа, но только имя» (Боэций. Комментарий к Порфирию // Боэций. Утешение философией. С. 11-12). Поскольку же наивысший род целиком и полностью входит в единичную вещь, в итоге создаются логические основания для ее неопределенности; определения этой вещи через подчиненные роды охватывают ее не полностью, но выражают направленность логического внимания на ее некие статусы. Универсальными оказываются только имена. Представлением эквивокативности имени как универсалии задается не эманационная, а креативная модель мира. Имя есть связь двух миров: Божественного и человеческого. «Божественная душа», которая понимает недоступное чувствам, дает имена «рассуждениям разума, тем самым делая его понятным» (там же. С. 6). Роль универсального транслятора имен, обеспечивающего не только связи между вещами и способами их интеллектуального выражения, но и возможности смысловых преобразований осуществляют акцидентальные признаки.

Конец XI в. знаменуется «спором об универсалиях». Предметом обсуждения были идеи сходства и тождества вещей (сведение их в одно, собирание, collectio) и их отличие, возможности их универсальной выраженности. Номиналистические идеи Росцелина, касающиеся отношений единства и троичности Бога, были направлены на выработку доказательной точности. Росцелин поставил проблему возможности конвенционального существования универсалий. Эта проблема выражена в виде вопросов: 1) если в реальном бытии Бога нет никакой различенности, то его понимание как Троицы не есть ли дело конечных людей, и потому приложение к Нему универсальных имен конвенционально? 2) если речь идет о реальном, а не словесном различении Божественных Персон, то нельзя ли допустить троичность субстанций? 3) если трех лиц не может быть там, где нет трех вещей, а трех вещей нет там, где нет множества, то возможна ли троичность там, где нет множества? 4) можно ли утверждать, что Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой тождественны, если у не имеющих множества Лиц не может быть даже подобия? Ведь подобие предполагает несходство, а сходство предполагает наличие разных вещей; 5) тождественны ли выражения «троичный Бог» («троичная субстанция») и «три Бога» («три субстанции»), «три речи» и «тройная речь», если учитывать, что выражение «двойной удар» означает два удара? 6) почему имя «Бог» - единичное имя, а не универсалия, если существует множество различенных субъектов, им предицируемых: Отец есть Бог, Сын есть Бог, Святой Дух есть Бог? (См.: Петр Абеляр. Теология Высшего блага // Петр Абеляр. Тео-логические трактаты. С. 174-177).

Ансельм Кентерберийский выводил универсалии из души и высказывающей речи. Он фиксирует логическое внимание на укорененности любого обозначения вещи в Божественном уме. У Ансельма всякая субстанция понимается как универсалия, однако если номиналисты рассматривали субстанциальное имя как однозначное, то у Ансельма и имя субстанции, и понятие существования эквивокативно: субстанция - это и род в родо-видовых отношениях, существующая в единичных вещах (телах), и Божественная сущность, понятая как «вечный, недвижный, неизменный, простой, неделимый Дух» (Ансельм Кентерберийский. Монологион // Ансельм Кентерберийский. Соч. С. 77). Ансельм полагает, что единство двух субстанций осуществляется актом интеллектуального «схватывания», или конципирования, которое выражено в высказывании и благодаря которому обнаруживается истина, которая определяется как «правильность, воспринимаемая одним лишь сознанием» (Ансельм Кентерберийский. Об истине // Там же. С. 186). Любая вещь существует потому, что было высказано, что она существует (там же. С. 169). Истина, или правильность, одна, неизменна и не зависит от обозначения (см. SIGNIFICATIO). Она не исчезает при исчезновении обозначения. Напротив, только в соответствии с нею требуется обозначение того, что должно быть обозначено, а поскольку истина и слово суть одно, то и сама истина требует обозначения того, что должно быть обозначено. Обозначение требуется для перевода единого универсального в разнообразное. Следовательно, по Ансельму, не потому существует много правильных обозначений и соответственно много единичных правильностей, что есть много вещей, а напротив: вещи существуют правильно в том случае, когда они существуют согласно должному, что свидетельствует о том, что у них одна правильность, или истина. Сами вещи и их обозначения существуют благодаря ей, которая существует не в вещах (позиция концептуализма) и не из них (позиция номинализма), а сама по себе до и вне вещей. В основе концепции Петра Абеляра лежит идея концепта (см.: CONCEPTUS), связанного с анализом речевого высказывания, что предполагало разделение словесности на язык и речь. Опора на речь позволила определить позицию Абеляра как сермонизм, или диктизм. Универсалии, по Абеляру, - не вещь и не имя вещи. Это их всеобщая, звуком выраженная связь. Способом, позволяющим осуществить такую связь, является возможность 1) превращения общего в вещь и 2) обнаружения его как вещи и не-вещи. Логически эту возможность предоставляет глагол «есть», предоставляющий несколько форм связи: 1) действие, отсылающее к предикации вещи, 2) отождествление («есть» это то). Вещь при этом исчезает, но исчезает и различие между субъектом и предикатом; 3) происхождение («есть» означает эманацию свойства). Само происхождение предстает как перенесение качеств субъекта на вещь и как правильное «схватывание» вещи словом, где значит каждый звук, выражающий вещь. Поэтому наивысший смысл концепта есть извещение (enuntiatio), т. е. изречение как схваченность смысла в определенный (здесь и сейчас) момент времени. Слово, таким образом, имеет статус осмысленной речи. Речь связана со смыслами, не выраженными вербально, но подразумеваемыми в уме и естественно возвращающими к первообразам, которые обогащены этими смыслами.

В XIII в. своеобразный концептуалистский синтез идей относительно универсалий осуществил Фома Аквинский. В XIV в. Проблему универсалий в концептуалистском духе решал Дуне Скот, который понимал под универсалиями реальность связей. Оккам выдвинул три основания, согласно которым универсалии не являются особыми реальными субстанциями, существующими вне человеческой души, они только образ и знак вещей. Знаки называются терминами (см. TERMINUS).

истинное; статус вещи, которая есть, соответствие существующей вещи мышлению; является объектом созерцания спекулятивного интеллекта. По Фоме, «интеллектуальная спекулятивная сила - это то, чем спекулятивный интеллект искусен при установлении истинного, в этом ее назначение. Истинное, однако, рассматривается в двух аспектах: как познаваемое через себя, как познаваемое через что-то другое. То, что познается через себя, конституируется как принцип и воспринимается непосредственно мышлением, следовательно, дифференция, делающая мышление совершенным в установлении истинного, называется мышлением относительно принципов. Но истинное, познаваемое через что-то другое, не постигается непосредственно мышлением, а проходит испытание разумом. Это может происходить двумя способами: один способ, когда истинное есть окончательное в каком-то роде; другой способ, когда истинное есть окончательное относительно всей совокупности человеческого знания. И поскольку те вещи, которые познаются в опыте, относительно нас являются первичными и более понятными по природе, как сказано Аристотелем («Физика», 184а 17-22, или «Метафизика», 1029Ь 4), следовательно, то, что является первичным по отношению к человеческому знанию есть первое и прежде всего познаваемое. Мудрость касается истин подобного рода и занимается первыми причинами и началами («Метафизика», 981Ь 28), вот почему она так правильно судит и определяет порядок всех вещей, потому что совершенное и универсальное суждение возможно через разрешение первых причин» (Thomas Aquinas. Sum. Theol. la. Пае, q. 57, a. 2 concl.). Истинное, по Фоме Аквинскому, сказывается о многом эквивокально. Фома говорит о пяти способах употребления понятия «истинное»: 1) относительно утвердительных или отрицательных положений, составляемых интеллектом (собственный смысл истинного); 2) относительно определений вещей, согласно тому, что в них подразумевается истинное или ложное составление; 3) относительно вещей, согласно их соответствия Божественному интеллекту и потенциального соответствия интеллекту человеческому; 4) относительно человека, поскольку он избирает истину или составляет о ней суждение; 5) относительно произнесенных слов и об обозначаемых ими понятиях (Фома Аквинский. Дискуссионные вопросы об истине // Благо и истина: классические и неклассические регулятивы. М., 1998. С. 171-188).